обозримое вре­мя кардинально изменить обывательскую (т.е. традиционную и превалирующую) психику и мен­тально сть толпы. В этом смысле настоящих ге­роев Зощенко не видит, он находит их лишь в художественных произведениях, а в реальной жизни он встречает антигероев: родственников, сослуживцев, соседей по квартире, совслужащих, которые и являются персонажами его рассказов. Изображает он их в типичных обстоятельствах, в этом смысле строго выполняя тот канон, кото­рый впоследствии получит название социалисти­ческого реализма. Что же касается "маленького человека в русской литературе", Зощенко доводит изучение его до апогея и одновременно за­крывает эту тему. На смену "маленькому человеку" в советской литературе приходит "простой советский человек" — тип начисто выдуманный и литературный, сотворенный из комбинации всех банальных "хороших" качеств,сдобренных чет­ким пониманием "нужных" для данного времени норм поведения и идеологии.

Если мы сложим рассказы Зощенко, постро­енные по данной сюжетной схеме, то получится толстый сборник рассказов-неудач, в который войдет все лучшее, написанное писателем в этом жанре. Но действительно ли рассказ-неудача универсальный принцип повествовательной ком­позиции у Зощенко? Были ли у него рассказы- удачи? Были, но лишь с формальной, поверхност­ной точки зрения. Зачастую такие рассказы-удачи при ближайшем рассмотрении оказыва­лись все теми же рассказами-неудачами, ибо уда­ча, с точки зрения рассказчика, оказывалась не­удачей в восприятии читателя. Рассказы такого типа характеризовались явно ироническим спосо­бом авторского изложения. В рассказе "Счастье" его герой на вопрос о том, было ли в его жизни счастье, отвечает утвердительно. Действительно однажды он, стекольщик по профессии, сидел в чайной, когда один из пьяных посетителей, кото­рого выставили из заведения, выбил в отместку зеркальное стекло и убежал. Стекольщику по­везло — он тут же получил выгодный заказ. Слу­чай этот запечатлелся в его памяти с поразительной точностью — он до сих пор до мельчайших подробностей помнит, на что были истрачены заработанные деньги:

Эх и пил же я тогда! Два месяца пил. И покупки, кроме того, сделал: серебряное кольцо и теплые стельки. Еще хотел купить брюки с блюзой, но не хватило денег.

Счастье

В этом рассказе обнаруживается, что за счас­тье герой принимает мелкое происшествие, в общем весьма несущественный, хоть и необык­новенный случай. Счастье понимается им крайне примитивно как материальная выгода в чистом виде без особых затрат времени и труда. Другие же события жизни, не приносящие материальной выгоды, воспринимаются им как рутинные, каж­додневные, ничем не выдающиеся — они как бы проходят стороной, и герой их не замечает:

А годы между тем шли своим чередом и ничего такого не происходило. Не заметил

я, как и женился, и как на свадьбе с жени­ными родственниками подрался, и как же­на после того дате родила. И как жена в свое время скончалась, и как дате тоже скончалось. Все шло тихо и гладко.

Счастье

Здесь важно не только то, что "счастливчик" в сознании нормативного читателя превращается в глубоко несчастного человека. Главное, что ге­рой обнаруживает крайне примитивное развитие своего самосознания — его трагедия не в том, что он несчастен, а в том, что он не понимает этого. Именно этим определяется главная отличитель­ная черта "маленького человека" Зощенко по сравнению со сходными героями его литератур­ных предшественников. Разнится и цель выве­дения автором такого персонажа в художествен­ном произведении. Примитивное мышление ге­роя, граничащее с бесчувственностью просто кон­статируется Зощенко, он не ставит своей задачей ни исследовать его причины и истоки, ни показать или осудить среду, его сформировавшую, ни предложить пути по преодолению такого поло­жения и преобразованию мировоззрения героя. Заметим, что повествователь-сказчик — фор­мальная маска писателя — не только не осуждает или жалеет героя, но завидует ему:

Я с завистью посмотрел на своего дорого­го приятеля. В моей жизни не было и тако­го счастья. Впрочем, может, я не заметил.

Счастье

Ничего не осуждая и не предлагая, Зощенко лишь обнаруживает огромную пропасть между тем, что наивные идеалисты думают о самосоз­нании и мировоззрении человека массы, и каким оно является на самом деле. "Переделать" такого человека будет трудно, вероятно, на это уйдут годы, а может быть, и десятилетия. Униженный и оскорбленный маленький человек литературы 19-го века был смешон и жалок; маленький че­ловек нового общества, освобожденный и вос­становленный в правах, не только смешон, но и опасен. Его обывательская психология и амбициозный индивидуализм, ранее незаметный и не игравший большой роли, в новых условиях при­обретает социальную значимость, ибо раньше ма­ленький человек был существом бессловесным, атеперь приобрел голос — он обо всем безапелля­ционно философствует, выражает свои идеи, рассуждает, имеет свои незыблемые понятия об управлении государством, справедливости, меди­цине, нормах общественного поведения и т.п. Раньше его надо было защищать, а теперь он не только защищает себя, но и активно нападает. Он все еще жалок и смешон, когда он предстает пе­ред читателем на самых низких ступенях общест­ва, его даже иногда можно и пожалеть, но теперь у него есть прямой доступ к вершинам, к власти, к вершению судеб. Рассказ Зощенко, конечно, все еще рассказ о человеческой мелкоте, но уже слышны в нем тревожные нотки: Осторожно! Обыватель! Такой способен на все! Ликвидация безграмотности и попытка привить обывателю идеологию коллективизма — начинания бес­спорно важные, но вряд ли они как по манове­нию волшебной палочки вдруг изменят обыва­теля. Ведь одно из его качеств — умение приспо­сабливать свой индивидуализм к любой даже са­мой коллективистской идеологии. Обыватель всегда находит, как из любой текущей идеологии извлечь выгоду, ибо он всегда конформирует и всегда формально и добровольно "за". Мы не знаем, насколько Зощенко сам верил в комму­низм, главное, что он показал, что обывательс­кая стихия настолько духовно еще сильна, чтоникакие идеологии (в том числе и коммунис­тическая) ей не опасны. Зощенко почти не пока­зывает, однако, маленького человека наверху, у кормила, но он отображает его стихию, его род­ную среду. Он только смеется над мелочами жизни, над "уважаемыми гражданами". Крайне важно еще и еще раз подчеркнуть, что "уважае­мые граждане" — это обывательская часть рабо­чих и крестьян, а вовсе не все представители этих классов. Никакого пренебрежения к простому человеку, к трудящемуся, к трудовому народу у Зощенко никогда не было. Высмеивает Зощенко только таких, которые хотели воспользоваться новым положением для своей выгоды или непра­вильно поняли предоставленную им свободу и открывшиеся перед ними возможности. Во мно-