Они пробивали себе путь к познанию истины, к умению подчинить себе силы природы, к построению мира, достойного того, чтобы человечество могло в нем жить. Мы окутаны еще слишком густым предрассветным туманом, чтоб могли, даже смутно, представить себе, каким явится этот мир в полном сиянии дня". Этот блестящий конец примиряет нас с теми шаткими предположениями, на которых построена теория о гибели Земли. Некоторая сказочность этих предположений позволяет и нам попробовать свои силы и фантазии.
...Изменяется климат. Температура падает с каждым столетием. Моря и озера уменьшаются в своих размерах. Океаны превращаются в моря. Все меньше и реже облака обволакивают небо. Уменьшаются осадки. Громадные пространства Земли превращаются в безводные пустыни. Люди борются за воду. От полюсов прорываются каналы, по которым течет драгоценная влага, государственное достояние. Вся техника брошена на борьбу с безводьем. Разреженный воздух все значительней меняет жизнь. Люди становятся меньше размером. Карликовые животные пасутся на искусственных лугах. Ученые месяцами заседают, оспаривая возможности перелета на Венеру. Дождь выпадает раз в год. Техника не поспевает за потребностями населения...
Эти наши сказочные предположения можно обосновать на более твердой базе.
Водные пространства действительно уменьшаются. Увеличиваются пустыни - эти,так сказать, первые омертвевшие пятна Земли. Известно, например, что там, где сейчас пустыня Гоби, миллион лет назад была цветущая страна. Геологи предполагают, что именно там совершалась эволюция человеческой расы. Именно это место (Центральная Азия), оказывается, не покрывалось ледниковым покровом.
В этой пустыне десять лет назад была найдена стоянка людей каменного века. Там же были найдены громадные кости чудовища. Это чудовище названо 6eзлуджитерией. О размерах его можно судить по длинне черепа - череп длиной около двух метров. Стало быть, возможно, что пустыни и являют первыми признаками распада. Если это так, то наш фантастическое предположение правильно. Однако нас более интересует будущая жизнь, чем будущая гибель, и еще более интересует настоящая жизнь, чем будущая.
В силу этого мы приносим извинения за некоторые увлечения фантастикой. Любопытство и крайняя любовь современного читателя к знанию позволили нам это сделать. Кстати, еще об астрономии и о земных делах. Интересную историю рассказал мне один ленинградский астроном. Еще до войны Пулковская обсерватория для нового телескопа заказала в Англии объектив диаметром в 32 дюйма.
Трудность изготовления таких стекол необычайна. Во всем мире существуют всего лишь четыре-пять заводов, изготовляющих рефракторы. Война помешала работе. После войны фирма несколько раз отливала это стекло, но всякий раз это было неудачно.
Наконец года два назад фирма прислала нам отказ. Тогда решено было изготовить объектив своими силами. Предложено было сделать это Изюмскому заводу.
Приехали в Пулково представители завода, осмотрели телескоп и сказали, что они вполне берутся сделать такой объектив. В Пулкове весьма недоверчиво и даже скептически отнеслись к этому. Однако через несколько месяцев стекло было отлито. И результаты дела оказались блестящие. В настоящее время это стекло шлифуется, и, быть может,
вскоре астрономы будут наблюдать в него далекие миры. Это будет первое советское стекло, изготовленное для астрономии.
XIV (к стр. 164)
Необычайно интересный рассказ я услышал однажды от одного врача. Это было лет пять назад. Я тогда лечился от неврастении и обошел множество врачей в надежде найти такого, который вылечил бы меня.
Однако я не находил такого врача. Мне прописывались лекарства и давались пилюли, от которых болезнь моя никоим образом не исчезала, а, напротив того, даже увеличивалась. Тогда я решил найти врача, который был бы сам болен неврастенией. Мне казалось, что такой врач, несомненно, поможет мне и своим опытом, и своим практическим знанием этой болезни.
Таких врачей я находил в изрядном количестве. Один довольно известный ленинградский невропатолог после длинной беседы мне сказал:
- Знаете что, я болен неврастенией, кажется, с тех пор как я себя помню. Скажу честно - полностью вылечиться мне никогда не удавалось. Но я организовал эту болезнь и довел ее до такой степени, что она мне почти не мешает. Я приспособился к этой болезни... Излечиться от нее, конечно, можно, однако если она не проникла глубоко в психику. В этом случае надо попросту переродиться, для того чтобы стать здоровым. Я растерянный ушел и от этого врача. Тогда я решил найти врача, который сам излечился от неврастении.
И вот однажды случайно я встретил такого врача. Это было на юге. В Крыму. Я зашел к нему просто по вывеске. В полутемной комнате, завешанной портьерами, сидел человек лет сорока. Его лицо меня чрезвычайно поразило необычайной свежестью и спокойствием. Его глаза были блестящи и жизнерадостны. Он приветливо указал мне на кресло.
- Были ли вы больны неврастенией? - спросил я врача. - А если нет?
- Тогда я извинюсь за беспокойство и уйду. - А если да? - сказал он.
- Тогда я попрошу вас рассказать мне, как вы вылечились.
Врач, улыбаясь, посмотрел на меня. Наш разговор - пациента с врачом - был несколько необычен
- Да,- сказал он,- я был болен неврастенией i течение нескольких лет.
Но мое излечение вряд ли вав скажет что-нибудь. Я бы лучше попросил вас рассказать о своей болезни. Давайте совместными усилиями проанализируем вашу болезнь и попытаемся найти ее истоки.
Я отказался. Я сказал, что мне все известно о мое) болезни и почти ничего не известно о способах изле чения. Я сказал, что временами мне бывало лучше; болезнь исчезала, но в общем я от неврастении не вылечился.
- Да, это очень трудно,- сказал врач.- Тем более что от нее мало вылечиться. Надо позабыть, что она существует или существовала. И если вы не позабыли, она с неизбежностью вернется. Надо хотя бы на первое время вычеркнуть ее из сознания психики. В памяти не должны оставаться даже признаки этой болезни. Без этого никогда окончательно не расстаться с болезнью.
Через несколько минут врач рассказал мне свою историю излечения. Он заболел неврастенией, когда ему было 23 года. Он только что окончил Военно- медицинскую академию. Усиленные занятия, запутанные личные дела, неудачная любовь к женщине превратили этого молодого человека попросту в инвалида. За год он дошел до крайней степени расстройства. Он спал по три-четыре часа в день. Он потерял десять кило. И вся жизнь превратилась для него в сплошное мучение. Меланхолия и хандра не покидали его.
Состоятельные родители (это было за два года до мировой войны) отправили его лечиться в Швейцарию. Около года он провел в санатории, однако полностью излечиться ему не удалось. Прежние воспоминания вызывали всякий раз возврат болезни, хотя, правда, и не в такой степени, как раньше. Молодой врач ежедневно уходил в горы. И, по совету лечивших его врачей, ходил по горам по нескольку часов, делая десятки километров. Несколько раз он простужал и отмораживал ноги, делая переходы через снежные вершины. Не обратив внимания на это, он продолжал свои ежедневные экскурсии. Наконец он заболел. Болезнь началась с закупорки вен. Ноги распухли и отказывались служить. Известный немецкий врач нашел у него редчайший случай раннего склероза и еще какую-то болезнь, название которой я позабыл.
Угрожала смерть, ампутация или полный паралич ног. Лечение ни к чему не приводило. Через несколько месяцев молодой врач, отказавшись от операции, полностью потерял обе ноги - они были парализованы. Все потрясение, весь ужас катастрофы, вся перемена жизни настолько изменили направление психики больного, что через два месяца, встав на костыли, он не нашел у себя никаких признаков неврастении.
Все раздражение, тоска, хандра и меланхолия исчезли и никогда более к нему не возвращались. А если и возвращались первое время, то это не было вызвано неврастенией. Это было вызвано печальной переменой. Но он привык к своей инвалидности. И вот 15 лет, как он не знает, что такое дурное настроение. Он много работает, пишет книгу, медицина его чрезвычайно интересует - у него нет времени думать, что он несчастен, напротив, он считает себя счастливым, он считает, что никогда он не имел такой бодрости и такой радости жизни, как сейчас.
И при этих словах врач показал на свои ноги, закрытые пледом. Они были неподвижны и мертвы. Тут я увидел, что врач сидит в кресле-коляске. Он откатил свою коляску
от стола и сказал:
- Нет, я не чувствую себя несчастным. По крайней мере таким несчастным, каким я был в Швейцарии, когда бродил по горам. Мне страшно вспоминать об этих потерянных годах.
Я ушел от врача взволнованный и даже потрясенный.
Какая необычайная и жестокая насмешка - чувствовать себя больным и несчастным, не имея несчастий, и быть здоровым и радостным, потеряв так много.
После этого удивительного рассказа я стал как-то лучше понимать сущность этой болезни. От нее надо вылечиться, и потом ее надо позабыть. А позабыть ее можно только таким чувством, которое заставит о ней не думать. Однако то чувство, которое испытал врач, было слишком дорогой ценой за возвращенное здоровье.
XV (к стр. 166)
Мы отмечали выше, что основное руководство над своим телом, несомненно, заключается в умении создавать правильные привычки и неуклонно им следовать. От этих приобретенных привычек и зависит вся личная судьба и все физическое и психическое здоровье человека.
Однако создание и возникновение привычек часто не лежит в пределах разума. Эти привычки часто создаются за порогом сознания. И в этом смысле давление со стороны бессознательного чрезвычайно велико. Мы говорили, что А. С. Пушкин легко писал осенью и отличался большой продуктивностью именно в эту часть года. Он сам не раз говорил, что осень для него - творческая пора. Однако возникновение этой привычки произошло, несомненно, в силу случайности. Видимо, однажды написав удачно осенью и повторив эту удачу, он создал в своей психике именно это убеждение. Такое же убеждение он мог создать также и для другого времени года. Для этого только потребовалась бы другая случайность.
Создание этой привычки возникло не в пределах разумности. Человек, который поверит, что он может увлечься только, ну, скажем, женщиной со светлыми волосами, несомненно создал в себе это убеждение путем случайно возникшего представления. Это представление, утвердившись в психике, создало привычку.
Стало быть, создание таких привычек и склонностей является как бы самовнушением.
Во всей нашей жизни, во всех наших поступках и, может быть, во всех склонностях самовнушение всякий раз играет большую роль, чем можно даже предполагать.
Гипнотизер может заставить человека не только заснуть, он может приказать, то есть внушить ему, сделать любой поступок и может вызвать у него любое болезненное ощущение. Больше того - гипнотизер может так воздействовать на мозг, что, скажем, рука или нога у человека перестает разгибаться. То есть воздействие чужой воли на мозг может быть беспредельным. "
Однако если чужая воля столь распоряжается внутренней жизнью, то нет сомнения, что собственная воля и собственная психика могут распоряжаться не в меньшей степени.
И действительно, мы знаем исключительные примеры самовнушения. Один из немецких журналов приводит ряд интереснейших опытов, иллюстрирующих необычайную силу самовнушения. Один врач, на глазах у пациента разогрев на огне железную палочку, сказал, что сейчас слегка приложит ее к руке пациента. Однако он приложил к руке не эту палочку, а точно такую же, но холодную. Тем не менее на коже пациента в том месте, где была приложена палочка, обнаружился характерный ожог с небольшим
покраснением и даже пузырем.
Другой берлинский врач (Шлейх) рассказывает, что одна пациентка (крайняя истеричка) приняла в приемной шум вентилятора за жужжание пчелы. Ей показалось, что эта пчела ее ужалила. Она почувствовала страшную боль в нижнем веке, и на нем вскоре появилась опухоль величиной с куриное яйцо, с покраснением воспалительного характера.
Тот же врач Шлейх рассказывает еще более поразительный случай из своей практики. Однажды в клинику явился клиент и рассказал, что он уколол палец ржавым гвоздем и что теперь он боится заражения крови. Врач, не найдя признаков заражения, отпустил больного. Тем не менее через два дня мнимобольной умер. Вскрытие, произведенное доктором Лангерхансом, не обнаружило решительно никаких анатомических признаков, которые могли бы вызвать смерть. Итак, если самовнушение и воздействие психики может вызвать столь ощутимые и даже невероятные признаки, как ожог, воспаление и даже смерть, то та же психика за порогом сознания, видимо, может воспроизводить любые действия со всем хозяйством своего организма.
Любая болезнь, любое свойство характера могут быть вызваны путем неправильного психического представления, путем самовнушения, которое, как мы видели, играет столь значительную и выдающуюся роль. И действительно, наряду с так называемыми органическими болезнями, мы встречаем огромное количество самых невероятных болезней, вызванных психическим расстройством и неправильностью работы нервных центров. Воздействие же психики и самовнушения на работу всего организма столь
велико, что, по-видимому, большинство болезней стоит отнести за этот счет. Во всяком случае, за этот счет стоит отнести большинство первоначальных заболеваний, которые в дальнейшем, может быть, и создают длительные болезни и подчас органические повреждения.
Страдания от таких болезней не меньше, а может быть, даже и больше, чем страдания от подлинных болезней. Излечение от таких болезней всегда почти связано со случайностью и "чудом", которые весьма легко объясняются. Это чья-то воля, которая заставляет неправильную, ложную работу психики изменить направление. Этим
можно объяснить все чудесные исцеления, все "могущество" знахарей, бабок и "святых старцев ".
Причем часто это могущество ни на чем не основано. Оно основано лишь на собственной вере больного в чужое могущество. Эта вера попросту изменяет ложную работу психики (ложный ток энергии), давая ей другое, правильное направление.
Возникшая уверенность в своих силах - вот причина излечения больного самыми невероятными, "чудесными" средствами-"святой водой", "святым словом" (встань и иди!) и самыми различными амулетами и образками.
Такие болезни нервного происхождения, болезни, возникшие от ложной и неправильной работы психики, часто случаются с людьми нездоровыми, с ослабленной психикой и неврастениками. Как правило, неврастении сопутствуют десятки болезней, от которых больные не могут освободиться в течение долгих лет. Разговор об этих болезнях не в плане нашей книги, тем не менее мы скажем о них несколько слов.
Часто заболевание многих органов вызвано тем внутренним самообманом, самовнушением и тем отсутствием природной логики, которое характерно именно при больной психике.
Человек с больной и ослабленной психикой подвергается такому количеству самых разнообразных болезней, что перечислить их нет никакой возможности. Но чаще всего болезненным явлениям подвергаются желудок, сердце и органы секреций.
Больной часто годами лечится от своих заболеваний водами, диетой, каплями и всякими процедурами, что иной раз только ослабляет орган и как бы укрепляет его в болезненном состоянии. Местное лечение таких болезней всегда вредоносно - оно потакает слабой психике и утверждает ложное представление. Тут вся суть в нервах и в переутомленных мозговых центрах, а не в самих органах.
Такие первоначальные ложные представления возникают, конечно, и у здоровых, но здоровый человек как бы не обращает внимания на случайное мгновенное расстройство. И тогда это расстройство проходит. Если же обратить внимание, прислушаться к этому или - что всего хуже - испугаться, тогда болезненное явление со всей силой возвращается и утверждается в ослабленной психике.
Избежать этих ложных болезней можно, собственно, единственным средством. Избежать можно тем поведением, которое при этом имеет здоровый человек, то есть на это не следует обращать внимания.
И сложность этого излечения состоит в том, что возникший болезненный процесс не следует подавлять или вытеснять, как это обычно делается. Его попросту следует лишить внимания.
И в этих тонких подразделениях следует внимательно разобраться. Приведем пример. Если у человека возникло сердцебиение и он испугается - сердцебиение усилится. Если человек скажет себе, что он не желает этого сердцебиения, то есть будет его подавлять, оно не исчезнет. Но если он скажет себе, что это вздор, что это случайность и это пройдет, причем если это будет сказано с полной уверенностью и внимание от него будет отвлечено на что-нибудь иное, тогда сердцебиение действительно проходит, ибо оно, если так можно сказать, зародилось в психике.
Точно так же дело нередко обстоит и с легочной астмой, и с желудочными расстройствами, и с расстройствами секреции. Такие болезни чаще всего возникают от неправильной и ложной работы ослабленной психики.
И сложность излечения их состоит еще в том, что больной почти всякий раз думает, что на этот раз у него болезненное явление на самом деле, а не нечто воображаемое. Тем более что признаки болезни и все явления далеко не воображаемые. Воображаемое лишь начало, вернее - не воображаемое, а ложное. И поверить в ложность болезни почти всегда трудно, однако можно. И, убедившись в этом раз, можно уже с легкостью освободиться от нее в дальнейшем. Такая болезнь исчезает так же мгновенно, как и возникает. На этом, повторяю, построены все "чудесные исцеления" - излечение хромых, слепых, паралитиков, глухих, "одержимых" и так далее.
Малодушие и слабость воли не позволяют верить в свои силы, однако малодушие склонно верить в чужую силу-вот причины могущества "старцев", знахарей и "святых".
Стало быть, в вопросах здоровья самовнушение играет чрезвычайную роль. Причем это самовнушение нельзя рассматривать в том поверхностном смысле - вот, мол, человек сознательно внушил себе ту или иную болезнь или склонность. Это самовнушение, повторяю, происходит не в пределах разумности, это самовнушение формируется в том малоизученном мире, который носит название "подсознательного".
В этом мире, то есть за порогом сознания, создаются, повторяю, не только многие болезни и недомогания, но создаются и основные склонности, привычки, характер и даже подчас вся судьба. Гете, как мы говорили, утверждал, что даже смерть зависит часто от воли человека. Это надо понимать в том смысле, что в подсознательной психике
человека создается твердое убеждение, к которому и стремится человек. И, изменив эти представления, можно тем самым изменить свои склонности, стремления и даже весь характер и продолжительность жизни.
До некоторой степени странно, что этот удивительный мир, от которого зависит почти все или очень многое, так мало изучен. Почти до последнего времени люди, говоря о бессознательном, приписывали ему нечто таинственное и непостижимое. Шопенгауэр, например, назвал это даже "исчадием нашего таинственного существа". Он писал:
"Переработка материала (у художника) обыкновенно происходит в темной глубине. Отсюда происходит то, что мы не можем дать отчета о происхождении наших глубочайших мыслей: это исчадие нашего таинственного существа". Однако это "таинственное" вовсе не следует рассматривать как действительно таинственное и мистическое. Это прежде всего, несомненно, физиологическая деятельность мозга, вернее - деятельность тех участков мозга, которые, видимо, не в такой мере еще развиты, для того чтобы деятельность эта была равносильна деятельности сознательной части мозга. Быть может, этой деятельности принадлежит будущее. Быть может, первые
проблески сознательной жизни человека начинались так же и были так же похожи на бессознательное. И, быть может, гениальный человек - это тот человек, у которого в большей степени развиты эти участки мозга.
Во всяком случае, нет сомнения, что гениальный человек часто выводит за порог сознания именно те мысли и идеи, которые рождаются не в пределах обычной разумности.
Творчество (в особенности гениальность), как известно, необычайным образом связано с "бессознательным". Как часто приходится читать признания больших художников в том, что в их работе играет огромную роль бессознательное. И Гете, и Толстой, и многие величайшие писатели, художники и даже ученые считали бессознательное неотъемлемой частью творчества. Некоторые из них даже стремились искусственным путем вызвать деятельность своего подсознания.
История искусства знает небезынтересный опыт в этой области. Это трагикомичная история о том, как один художник, не надеясь на свое сознательное восприятие вещей, решил перед работой подвергнуться гипнозу. Этот художник (Вирц, 1806-1865, Бельгия) писал картину казни преступника. Для более правдивой передачи страдания казнимого художник перед одной казнью попросил загипнотизировать себя и внушить, что казнят именно его. Ему хотелось не только свое поверхностное сознание, но и всю глубину своей психики привлечь к творческой работе.
Художника поместили на месте казни и загипнотизировали. Обманутое сознание и покорное ко всему подсознание вызвали в человеке такое реальное страдание и такой ужас смерти, что загипнотизированный начал бороться с "палачом", а потом жалким голосом умолял поскорее покончить с ним. Разбуженный художник долгое время не приходил в себя и после этого опыта захворал тяжелым нервным расстройством. Картину же казни преступника он, поправившись, написал со всем блеском. Этот случай, конечно, не в достаточной мере определяет деятельность подсознания. Но он характерен как пример желания художника привлечь к своему творчеству всю глубину своей психики.
Между прочим, знаменитый немецкий философ Шеллинг (1775-1854), говоря о подсознании (интуиции), предсказывал даже исчезновение наук, вернее-"вытеснение наук непосредственным знанием, полученным интуитивным путем".
Свою мысль Шеллинг основывал на том, что огромное большинство величайших научных открытий было сделано интуитивно и даже значительно раньше, чем были отысканы доказательства.
Нам известно хотя бы несколько теорем, доказательства которых мы не знаем до сего времени. Они были открыты подсознанием.
XVI (к стр. 171)
Скорость работы нашего организма, как мы говорили, зависит всякий раз от цели и устремления. Без цели и устремления движение как бы прекращается или сводится к минимуму.
Весьма часто человек, исполнив тот или иной труд или намерение, умирает или долгое время находится в упадке. И наоборот - человек, у которого есть планы дальнейших работ, есть цель и устремление, часто продолжает жить, несмотря даже на слабое и разрушенное здоровье. Конечно, большинству людей нашей страны не приходится .говорить о "цели жизни". Высокая цель - борьба за социализм, за лучшую жизнь, без угнетения капиталом - несомненно, создает правильную и усиленную работу всего тела. И тут, казалось, нет даже нужды понимать механику этого дела. Тем не менее благодаря неумелому руководству над своим телом, а также благодаря неправильному отдыху или отсутствию отдыха человек ставит себя иной раз в упадочное положение, и тогда ему просто необходимо знать весь принцип работы нашего организма. В общем, принцип такой: Движение приостанавливается, если нет устремления. Движение возрастает, чем ярче и сильнее устремление.
У одного это устремление - большая и высокая цель, у другого - поиски славы, богатства, удовлетворение тщеславия, у третьего, наконец, как будто устремлений вовсе нет, но это устремление, попросту в силу низменности натуры,разбито на ряд мелких животных устремлений, вплоть до удовлетворения своего аппетита и любовных стремлений.
В сущности, нет человека, который не имел бы устремлений. А если случится, что человек потерял эти устремления,- он по большей части погибает. Замечательную историю мне рассказали несколько лет назад. Эта история о том, как человек, потеряв цель и устремление, создал это искусственным путем и что из этого вышло.
Года три назад я был в Одессе. И вот на трамвае поехал осматривать окрестности.
На какой-то остановке кондуктор объявляет: "Башня Ковалевского". Действительно, недалеко от остановки, почти на берегу моря, стояла огромная кирпичная башня, в шесть или семь этажей. Это было безобразное кирпичное здание, похожее на огромную водопроводную каланчу. Тут же, в трамвае, я услышал рассказ об этой башне. Оказывается, года за четыре до революции один богатый человек, крупный коммерсант, выстроил эту башню на своем участке земли без всякой видимой надобности - просто так, глядеть на море. Это был чрезвычайно богатый человек, человек, прославившийся в свое время кутежами, развратом и швырянием денег. К 40 годам он, однако, пресытился своей богатой жизнью. Он все испытал. И, кажется, ничего не осталось такого, чего он не видал. Его богатство давало ему обеспеченную жизнь. Он ездил за границу, в Египет и в Америку. Но с каждым годом желаний у него становилось все меньше меньше.
И наконец у него не оказалось никаких стремлений, даже самых элементарных. Ему ничего не хотелось. Никаких желаний не было. И он впал в жесточайшую меланхолию. Он купил под Одессой дом и землю и приехал сюда, чтобы пожить у моря - отдохнуть. Но отдых не удавался. Пресыщение было столь велико, что даже отдых был ему в тягость. Он попробовал было заняться благотворительностью, но это оказалось скучным и неинтересным.
Наконец кто-то из знакомых посоветовал ему построить новый дом. Дома он строить не стал, но решил построить высоченную башню, с которой можно было бы любоваться морем. Почти год он затратил на это дело. Почти год он работал, хлопотал, заказывал, горячился, спорил. Жизнь была заполнена. Снова он чувствовал себя хорошо и радостно. Меланхолия исчезла. Но вот наконец башня была готова. На другой день, после того как все мелочи были закончены, Ковалевский бросился вниз с верхнего этажа башни. Он разбился насмерть.
Эта замечательная история необычайно характерна. Она чрезвычайно обнажает, так сказать, механику движения. Создав искусственным образом цель и достигнув ее, человек покончил с собой. Мне вспоминается письмо Л. Н. Толстого к Фету. Фет строил дом в своей усадьбе. И Л. Н. Толстой давал ему советы. Один из советов цитирую по памяти:
"Стройте подольше, дорогой Фет, иначе опять может напасть на вас хандра".
Искусственные устремления создавал себе также Гоголь. Всякий раз, долго оставаясь на одном месте, он впадал в меланхолию. Ему необходимо было какое-то устремление, для того чтобы организм его работал более сносно. Он время от времени устраивал путешествия, говоря, что только в дороге он чувствует себя хорошо. Часто он устраивал эти путешествия без всякой надобности.
Анненков писал об одном таком путешествии Гоголя:
"Эта поездка принадлежала к числу тех прогулок, какие Гоголь предпринимал иногда без всякой определенной цели, а единственно по благотворному действию, которое производила на Гоголя его дорога".
Гоголь писал на протяжении всей своей жизни: "Дорога-мое единственное лекарство... Только в дороге я чувствую себя хорошо... Все сюжеты почти я обделываю в дороге... Дорога сделала со мной чудо- свежесть и бодрость взялась такая, какой я никогда не чувствовал..."
Конечно, благодетельное влияние дороги можно отчасти приписать психическому воздействию, но вместе с тем устремление, временная цель и достижение этой цели всякий раз почти действовали на здоровье благотворно.
Гоголь прибегал к этому всякий раз, когда, истощившись в работе и потеряв возможность работать, чувствовал упадок, пустоту и бесцельность существования. Дорога была для него лекарством, когда разрушение не было слишком велико. Кстати, говоря о Гоголе (см. комментарий II), мы сообщили, что Гоголь, по-видимому, ничего не понимал в своем теле и всецело полагался на минеральные воды, от которых он ожидал исцеления. Справедливость требует отметить, что в последние два года Гоголь стал
приближаться к верному пути. Однако это было слишком поздно. Как известно, на свое тело Гоголь почти не обращал внимания - он не занимался никаким спортом и даже не любил этого. Но года за два до смерти начал заниматься физической культурой. Данилевский пишет:
"Он катался на плоту, работал в саду, говоря, что телесное утомление, "рукопашная" работа на вольном воздухе освежает его и дает силу писательским занятиям ".
Арнольди (тоже о двух последних годах Гоголя) пишет:
"Купаясь, он делал разные гимнастические упражнения, находя это здоровым".
Однако все остальное самолечение Гоголя было крайне неправильным и вредным. Например (по словам Шевырева), Гоголь каждое утро лечился, обертываясь в мокрую простыню. Нет сомнения, что это не приносило хорошего результата. Напротив, в таком состоянии нервного возбуждения и крайнего нервного истощения, в каком бывал Гоголь, такое лечение было попросту ужасным. Холодная мокрая простыня чрезвычайно повышала нервное возбуждение, в то время как его надо было погасить.
Это создавало картину искусственного возбуждения, которое сменялось еще большим упадком, чем было. Кроме того, это создавало упорные бессонницы и неврастеническое перераздражение мозга. Холодная вода пригодна не для всякого неврастеника. Для Гоголя же это было почти смертельно. Такой, казалось бы, пустяк, быть может, и был одной из главных причин постоянных недомоганий, а впоследствии, как результат этих недомоганий,- душевной болезни и ранней смерти Гоголя. Вот, так сказать, вред от неумелого самолечения. Впрочем, этот совет был дан Гоголю врачом за границей. Однако, быть может, в то время этот совет был и правилен. Вот еще пример самолечения:
"Перед обедом Гоголь пил воду, которая, как он говорил, придавала деятельность желудку. Для возбуждения аппетита он ел с перцем".
Это было тоже ошибочным. Вода перед обедом, напротив, понижала деятельность желудка - она разжижала желудочный сок, и пищеварение благодаря этому было менее энергичным, чем могло быть. Вообще все самолечение Гоголя, даже если оно было правильным, затеяно было, пожалуй, слишком поздно. Разрушение было велико - мозг был в полупарализованном состоянии. Вот как описывал походку Гоголя один из его современников (Михольский):
"Он странно передвигал ноги - с каким-то едва уловимым оттенком паралича".
Это очень ценное наблюдение было сделано в мае 1848 года (за четыре года до смерти), когда Гоголь был в Киеве у попечителя учебного округа. Это наблюдение еще раз подчеркивает правильность нашего соображения - все дело заключалось в истощенном, полупарализованном мозгу. Однако мы остережемся сказать, что это истощение произошло в силу анатомических изменений мозга. Быть может, в основе этого была всего лишь функциональная неправильная заторможенность, которая превратилась в стойкую привычку.
А если это так, то излечение было возможно, хотя трудности были бы необычайно велики. Высокая основная цель, к которой стремился Гоголь-закончить "Мертвые души",- давала ему силы. И когда Гоголь сжег "Мертвые души", он тем самым уничтожил свою цель и этим уничтожил свою жизнь.
XVII (к стр. 178)
Здесь мы хотим снова затронуть вопрос о переключении "низменных" процессов на творчество. Несколько писем, которые я получил после напеча-тания первой части
повести, заставляют меня с большей ясностью подойти к этому вопросу. Несколько читателей почему-то оспаривали происхождение "болдинской осени" Пушкина (комментарий IV). Один читатель, огорченный столь материалистическим подходом к возвышенным вещам, пишет по простоте душевной:
"Не может быть, что творчество Пушкина возникало таким образом".
Я подивился столь дружному возражению, однако я не собираюсь сдавать позиции. В сущности, мне казалось, что тут и доказывать было нечего. Мне казалось, что все и так ясно. Человек, который отдает энергию на одно, попросту не способен отдать столь же много на другое. Тут арифметически ясно. Тут все дело в пропорции: чем больше отдано на одно, тем меньше остается на другое. Конечно, вопрос о целомудрии и о переключении энергии не вполне единогласно решен наукой. Вопрос этот оказался спорным и запутанным. Много сказано было за и много сказано было против. Бебель, например, считал, что всякое подавление естественных влечений действует крайне вредно. Он считал, что следует упражнять все органы, для того чтобы быть здоровым. Бебель даже считал, что умственное расстройство у Паскаля и у Ньютона (в преклонном возрасте) создалось благодаря подавленным влечениям. Л. Н. Толстой, напротив, защищал целомудрие, энергично выступая против "плотской любви". В общем, целомудрие во все времена считалось средством достижения высокой производительности со стороны тела и ума. Во все времена и даже в самой седой древности атлеты, борцы и гладиаторы, подготовляясь к состязанию, отказывались от любви. Парижский университет в течение шести столетий не принимал женатых, считая, что женатый человек для науки потерян.
Можно, наконец, вспомнить, что некоторые насекомые попросту умирают после полового акта. Между тем по статистике, которая велась в Англии, католическое
(безбрачное) духовенство отнюдь не отличалось долговременной жизнью. Тут возникают некоторые противоречия, которые следует разрешить.
И вот, сопоставляя целый ряд доказательств и рассуждений, лично нам кажется правильной такая позиция. Благодаря целомудрию, благодаря переключению "низменных" страстей можно достигнуть необычайной производительности. Однако, по-видимому, это можно отнести лишь к молодым годам. В дальнейшем, чтоб не прекратилась
деятельность тех или иных внутренних органов, дающих в крови нужные химические составы, влечение не следует подавлять. Его можно переключать лишь в некоторой его части. Причем слишком много энергии, отданной на любовь, несомненно снижает творчество. Однако мы не хотим этим сказать, что творчество возрастает, если вовсе нет любви. Во всяком случае, половая энергия должна возникнуть. Вовсе не возникшая энергия подавляет и уничтожает творчество. Второе возражение получено мной от одного врача. Речь идет об усталости мозга. Современная наука считает, что мозг сам по себе не утомляется, а происходят лишь те торможения, которые как бы прекращают или ослабляют работу мозга.
Однако, говоря об усталости мозга, я и не стремился подчеркнуть его физическое изменение, я говорил главным образом об изменении деятельности мозга при утомлении, то есть о функциональных изменениях.
В самом деле, функциональная деятельность мозга состоит из двух основных механических процессов - торможения и возбуждения. При усталости, по-видимому, нарушается равновесие в их деятельности и наступает ослабление этих механизмов.
При хронической же усталости и перераздражении возникает неврастения, то есть третий функциональный процесс, процесс постоянных ошибок в работе торможений и возбуждений.
Причем нередко создается стойкая привычка к торможению или, наоборот, к возбуждению. И борьба с этой привычкой и есть в основном борьба со слабыми нервами.
XVIII (к стр. 193)
Как часто, закрывая какую-либо книгу, мы думаем об авторе - какой он, как он прожил свою жизнь, что он делает и что думает. Если есть портрет, мы с любопытством рассматриваем черты лица, стараясь угадать, какие у писателя склонности, какой характер и какие страсти потрясают его. Нынче, заканчивая книгу, мы решаем дать читателю некоторые сведения о себе. Я родился в Ленинграде (в Петербурге) в 1895 году. Мне сейчас 37 лет. Мой отец - украинец (Полтавской губернии), художник. Дворянин.
Он умер рано - сорока с чем-то лет. Он был талантливый художник-передвижник. Его картины и сейчас имеются в Третьяковской галерее, в Академии художеств и в Музее революции. (Отец был в социал-демократической партии.) Моя мать русская. В молодые годы она была актрисой. Я кончил гимназию в Ленинграде. Учился весьма плохо. И особенно плохо по русскому - на экзамене на аттестат зрелости я получил единицу по русскому сочинению. (Сочинение было на тему о тургеневских героинях.) Эта неуспеваемость по русскому мне сейчас тем более странна, что я тогда уже хотел быть писателем и писал для себя рассказы и стихи. Скорей от бешенства, чем от отчаяния, я пытался покончить со своей жизнью.
Осенью 1913 года я поступил в университет на юридический факультет. Мне было тогда 18 лет. Я год занимался в университете, но своим делом почти не интересовался. Сдал минимум - один экзамен по римскому праву. И все почти дни проводил в физическом кабинете, слушая лекции профессора Хвольсона. Весной 1914 года я без денег поехал на Кавказ и поступил там на железную дорогу контролером поездов (на линии Кисловодск - Минеральные Воды). Там же давал уроки.
Осенью, в начале войны, я вернулся в Ленинград и вместо университета, прослушав ускоренные военные курсы, уехал прапорщиком на фронт. У меня не было, сколько я помню, патриотического настроения - я попросту не мог сидеть на одном месте из-за склонности к ипохондрии и меланхолии. Кроме того, я был уволен из университета за невзнос платы. Вплоть до революции я пробыл на фронте в Кавказской гренадерской дивизии. На германском фронте, командуя батальоном, был ранен и отравлен газами.
В Февральскую революцию я вернулся в Ленинград. При Временном правительстве был назначен начальником почт и телеграфа и комендантом Главного почтамта.
В сентябре 1917 года я выехал в командировку в Архангельск. Был там адъютантом архангельской Дружины и секретарем полкового суда. За несколько недель до прихода англичан я снова уехал в Ленинград. Был момент, когда я из Архангельска хотел уехать за границу. Мне было предложено место на ледоколе. Одна влюбленная в меня француженка достала мне во французском посольстве паспорт иностранного подданного. Однако в последний момент я передумал. И незадолго до занятия Архангельска успел выехать в Ленинград. В июле 1918 года я поступил в пограничную охрану. Сначала служил в Стрельне, потом в Кронштадте. Из пограничной охраны перевелся добровольцем в Красную Армию и в ноябре 1918 года отправился в действующую армию, на Нарвский фронт. В Красной Армии я был командиром пулеметной команды и потом полковым адъютантом.
Я не коммунист и в Красную Армию пошел сражаться против дворянства и помещиков - против среды, которую я в достаточной мере хорошо знал. Я пробыл на фронте полгода и по болезни сердца (порок, полученный после отравления газами в германскую войну) уволился из армии. После этого я переменил десять или двенадцать профессий, прежде чем добрался до своей теперешней профессии.
Я был агентом уголовного розыска (в Ленинграде). Был инструктором по кролиководству и куроводству (в Смоленской губернии, город Красный, совхоз Маньково). Был старшим милиционером в Лигове. Изучил два ремесла - сапожное и столярное. И даже работал в сапожной мастерской на Васильевском острове (на 2-й линии, против Академии художеств).
Там же, работая в мастерской, впервые встретился с писателем. Это был Н. Шебуев - в свое время редактор "Бича". Он принес чинить сапоги и, помню, с любопытством разговаривал со мной, удивляясь познаниям сапожника. Последняя моя профессия до писательства - конторское занятие. Я был конторщиком и потом помощником бухгалтера в Ленинградском военном порту. Там же, на работе, я написал первые свои рассказы и издал первую свою книжку без фамилии на обложке-"Рассказы Назара Синебрюхова". Тогда же я вошел в содружество писателей "Серапионовы братья". Мои первые рассказы попали к Горькому. Горький пригласил меня к себе, правильно покритиковал и помог мне материально. А также устроил мне академический паек. С тех пор началась моя литературная судьба. И с тех пор меркнет разнообразие моей жизни. Скоро 15 лет, как я занимаюсь литературой. О чем и для кого я писал? Вот вопросы, которые занимают критику. Существует мнение, что я пишу о мещанах. Однако мне весьма часто говорят: "Нет ли ошибки в вашей работе? У нас ведь нет мещанства как отдельного класса, как отдельной прослойки. У нас нехарактерна эта печальная категория людей. С какой стати вы изображаете мещанство и отстаете от современного типа и темпа жизни?"
Ошибки нет. Я пишу о мещанстве. Да, у нас нет мещанства как класса, но я по большей части делаю собирательный тип. В каждом из нас имеются те или инные черты и мещанина, и собственника, и стяжателя. Я соединяю эти характерные, часто затушеванные черты в одном герое, и тогда этот герой становится нам знакомым и где-то виденным.