Навигация
Последние новости:
Рекомендуем

Показать все

Посещаймость
Страница 94
«Вчера в ресторане я одному типу по морде засветил», то в его фразе есть второй голос, передающий ее, цитирующий, и это сейчас же подтверждается специальным комментарием гостя: «Что это вы так выражаетесь: по морде засветил... Ведь неизвестно, что именно имеется у человека, морда пли лицо. И, пожалуй, ведь все-таки лицо» (с. 548). Главное же в том, что слова эти отчуждены но только от речи Мастера или автора, по и от речи самого Иванушки: фразы такого рода в ней не только редки, по и, что важнее,— они вообще не служат знаком определенного речевого облика персонажа (ср. наиболее известный пример — немногие ломаные русские фразы немца-генерала в «Капитанской дочке», окрашивающие далее его правильную речь). Они цитатны с самого начала и тонут в потоке последующей речи Иванушки, близкой к речи других героев и даже к авторской: « — К Грибоедову! Вне всяких сомнений он там» (с. 470). «Ловите же его немедленно, иначе он натворпт неописуемых бед!» (с. 479); «кабы» и «чую» здесь сравнительно случайны. Когда Иванушка в клинике дает аттестацию Рюхину («Посмотрите на его постную физиономию и сличите с теми звучными стихами, которые он сочинил к первому числу! Хе-хе-хе...» (с. 484), то скорее — это речь одного из «остробородых» ассистентов, появляющихся в разных произведениях Булгакова, чем невежественного (что всячески подчеркнуто) Ивана. Такие безукоризненные с логической и риторической стороны фразы положительно «не могут» принадлежать Иванушке. Однако именно они составляют основу его речи.
Приведем пример близости к авторскому слову явно Иванушкиной внутренней речи: «...он покинул неизвестную квартиру, что-то бормоча, конфузясь при мысли о том, что он только что пережил в ванной, невольно стараясь угадать, кто бы был этот наглый Кирюшка и не ему ли принадлежит противная шапка с ушами» (с. 469). Эта «шапка с ушами» многократно возникает в художественном мире Булгакова, но как предмет раздражения повествователя («Театральный роман») или близкого автору героя (Турбин в «Белой гвардий»).
Еще пример. Один из переулков, по которому Иван бежит за Воландом,— «унылый, гадкий и скупо освещенный»; переулок обозревается с точки зрения героя, но слово «гадкий» в таком оценочном значении — явно из другой речевой системы. Этот далеко не нейтральный, а весьма характерный словарь, строго приписанный либо к повествователю, либо к тем героям, которые обладают близкой автору системой ценностей, время от времени оказывается если не включенным в речевую систему Иванушки, то, во всяком случае, не противопоставленным ей. Вернее же — он свидетельствует о том, что системы этой нет вовсе.
Язык прозы Зощенко рождается, в сущности, из скрещения двух факторов; писатель не может не учесть новые языковые явления, изменения языкового сознания, и притом учесть в полную силу, не как экзотику, не как орнамент, и в то же время не может увериться в 
«Вчера в ресторане я одному типу по морде засветил», то в его фразе есть второй голос, передающий ее, цитирующий, и это сейчас же подтверждается специальным комментарием гостя: «Что это вы так выражаетесь: по морде засветил... Ведь неизвестно, что именно имеется у человека, морда пли лицо. И, пожалуй, ведь все-таки лицо» (с. 548). Главное же в том, что слова эти отчуждены но только от речи Мастера или автора, по и от речи самого Иванушки: фразы такого рода в ней не только редки, по и, что важнее,— они вообще не служат знаком определенного речевого облика персонажа (ср. наиболее известный пример — немногие ломаные русские фразы немца-генерала в «Капитанской дочке», окрашивающие далее его правильную речь). Они цитатны с самого начала и тонут в потоке последующей речи Иванушки, близкой к речи других героев и даже к авторской: « — К Грибоедову! Вне всяких сомнений он там» (с. 470). «Ловите же его немедленно, иначе он натворпт неописуемых бед!» (с. 479); «кабы» и «чую» здесь сравнительно случайны. Когда Иванушка в клинике дает аттестацию Рюхину («Посмотрите на его постную физиономию и сличите с теми звучными стихами, которые он сочинил к первому числу! Хе-хе-хе...» (с. 484), то скорее — это речь одного из «остробородых» ассистентов, появляющихся в разных произведениях Булгакова, чем невежественного (что всячески подчеркнуто) Ивана. Такие безукоризненные с логической и риторической стороны фразы положительно «не могут» принадлежать Иванушке. Однако именно они составляют основу его речи.Приведем пример близости к авторскому слову явно Иванушкиной внутренней речи: «...он покинул неизвестную квартиру, что-то бормоча, конфузясь при мысли о том, что он только что пережил в ванной, невольно стараясь угадать, кто бы был этот наглый Кирюшка и не ему ли принадлежит противная шапка с ушами» (с. 469). Эта «шапка с ушами» многократно возникает в художественном мире Булгакова, но как предмет раздражения повествователя («Театральный роман») или близкого автору героя (Турбин в «Белой гвардий»).Еще пример. Один из переулков, по которому Иван бежит за Воландом,— «унылый, гадкий и скупо освещенный»; переулок обозревается с точки зрения героя, но слово «гадкий» в таком оценочном значении — явно из другой речевой системы. Этот далеко не нейтральный, а весьма характерный словарь, строго приписанный либо к повествователю, либо к тем героям, которые обладают близкой автору системой ценностей, время от времени оказывается если не включенным в речевую систему Иванушки, то, во всяком случае, не противопоставленным ей. Вернее же — он свидетельствует о том, что системы этой нет вовсе.Язык прозы Зощенко рождается, в сущности, из скрещения двух факторов; писатель не может не учесть новые языковые явления, изменения языкового сознания, и притом учесть в полную силу, не как экзотику, не как орнамент, и в то же время не может увериться в