Навигация
Последние новости:
Рекомендуем

Показать все

Посещаймость
Страница 44
другому, диалог, построенный на коротких репликах, быстро сменяющих одна другую и взаимозависимых (синтаксический строй последующей обусловлен строем и содержанием предыдущей),— остается чужд рассказам Зощенко. Каждая реплика его диалога как бы зависает в воздухе, отяжеленная сложным и самостоятельным построением.
Диалог уже почти не имеет параллелей в окружающей беллетристике. В рассказах В. Шишкова, М. Волкова и множества других авторы довольствуются общей установкой на «народную» речь, выраженной главным образом лексическими и орфографическими средствами: «быдто», «опосля», «камитет», «резонт», союз «да», повсеместно заменивший «и», «промеж нас», многочисленные «што» и т. п. Прозаики охотно строят отдельные сюжетные звенья и целые сюжеты на разглядывании и обыгрывании новых слов, которые входят в речевой обиход, нередко опосредованные народной этимологией, на толковании этих слов героями или рассказчиком (рассказ Шишкова «Провокатор», построенный на незнакомстве крестьян со значением этого слова). Приведем начало рассказа Дм. Четверикова «Трахтырь» (характерно в смысле «орфографической народности» уже название; сходную роль играют многочисленные антропонимы):
«Сознательных на Костыревке можно сказать, двое: Сергун Охлябов и Левонтий Гузлов.
Сергун Охлябов по плотницкой части сознательность имеет. Левонтий — кузнец. Несознательных пятеро: два брата Липу новы, Гузлов Геннадий, Пырин и Порфирий Лубоня. Четверо —от самогону, а Порфирий — сроду такой. Останняя деревня ни то, ни се. Средней сознательности. Народишко костыревский — столбынь. Левонтиев отец — даром нетяглый, понатужася кобылку на руках подымает. Левонтий, дивясь на родителя, плюется:
— Уклепный ты, тять, сволота. Ну-кось и я попробую» 
В диалоге Зощенко (в отличие от авторского — главным образом сказового — его повествования этих же лет) собственно лексика, словарь не играет самостоятельной роли. Характерны приемы пародии Зощенко на Вс. Иванова, показавшей как резко отделяет писатель уже в 1922 г. свою работу от разнообразной лексической и орфоэпической «простонародности» («Савелька Мелюзга засмеялся материи и сказал: — Садись, лешай. Угощайся. Наварили сёдни на маланьину свадьбу» и т. п.39).
В авторском повествовании этих же рассказов, в отличие от диалога, мало специфического. В нем можцо услышать даже распевный сказ, неотличимый от некоторых вещей Леонова, вышедших в том же 
другому, диалог, построенный на коротких репликах, быстро сменяющих одна другую и взаимозависимых (синтаксический строй последующей обусловлен строем и содержанием предыдущей),— остается чужд рассказам Зощенко. Каждая реплика его диалога как бы зависает в воздухе, отяжеленная сложным и самостоятельным построением.Диалог уже почти не имеет параллелей в окружающей беллетристике. В рассказах В. Шишкова, М. Волкова и множества других авторы довольствуются общей установкой на «народную» речь, выраженной главным образом лексическими и орфографическими средствами: «быдто», «опосля», «камитет», «резонт», союз «да», повсеместно заменивший «и», «промеж нас», многочисленные «што» и т. п. Прозаики охотно строят отдельные сюжетные звенья и целые сюжеты на разглядывании и обыгрывании новых слов, которые входят в речевой обиход, нередко опосредованные народной этимологией, на толковании этих слов героями или рассказчиком (рассказ Шишкова «Провокатор», построенный на незнакомстве крестьян со значением этого слова). Приведем начало рассказа Дм. Четверикова «Трахтырь» (характерно в смысле «орфографической народности» уже название; сходную роль играют многочисленные антропонимы):«Сознательных на Костыревке можно сказать, двое: Сергун Охлябов и Левонтий Гузлов.Сергун Охлябов по плотницкой части сознательность имеет. Левонтий — кузнец. Несознательных пятеро: два брата Липу новы, Гузлов Геннадий, Пырин и Порфирий Лубоня. Четверо —от самогону, а Порфирий — сроду такой. Останняя деревня ни то, ни се. Средней сознательности. Народишко костыревский — столбынь. Левонтиев отец — даром нетяглый, понатужася кобылку на руках подымает. Левонтий, дивясь на родителя, плюется:— Уклепный ты, тять, сволота. Ну-кось и я попробую» В диалоге Зощенко (в отличие от авторского — главным образом сказового — его повествования этих же лет) собственно лексика, словарь не играет самостоятельной роли. Характерны приемы пародии Зощенко на Вс. Иванова, показавшей как резко отделяет писатель уже в 1922 г. свою работу от разнообразной лексической и орфоэпической «простонародности» («Савелька Мелюзга засмеялся материи и сказал: — Садись, лешай. Угощайся. Наварили сёдни на маланьину свадьбу» и т. п.39).В авторском повествовании этих же рассказов, в отличие от диалога, мало специфического. В нем можцо услышать даже распевный сказ, неотличимый от некоторых вещей Леонова, вышедших в том же