29 Цпт. по статье: Скобелев В. /7. О народном характере в прозе А. Платонова 20-х годов.— В кн.: Творчество А. Платонова, с. 67.30 См.: Чудакова М. Архив М. А. Булгакова. Материалы для творческой биографии писателя, с. 118—119.81 Цитата неточна; в тексте: «Я временно замещаю пролетарского писателя»; «Конечно такого писателя не может существовать, по крайней мере, сейчас. А когда будет существовать, то его общественность, его среда значительно повысятся во все отношениях» («О себе, о критиках и о своей работе»), открывшейся литературной возможности заговорить от себя самого.Язык повести 1943 г. (главным образом язык ее новелл) — это не язык-источник, утраченный, как мы писали, в процессе и после того, как с него был сделан «перевод» на язык «Голубой книги». Это и не второй ряд этого последнего, найденный в повестях второй половины 30-х годов. Перед нами теперь новонайденный язык, противостоящий и новоречи «Голубой книги», и не меньше — языку «старой» литературы. В этом втором смысле можно сказать, что язык повести строится главным образом на энергии отказа. С первых лет Зощенко отличала уверенность, во-первых, в ненужности «старой» темы, а во-вторых, в невозможности повествовать на новую тему словом прежней литературы (тогда как большинство его современников полагали достаточной смену темы и героя) ; для него тема не существовала вне слова. Потому, обращаясь к неиспользованным пластам материала (автобиографическим), он ищет для ппх — и находит — слово, еще не бывшее в литературном обиходе: «старая», но пе востребованная им до сих пор тема может войти только при помощи совсем нового слова.Если в начале пути Зощенко выбрал «низкий штиль», противоположив его «высокому» как языку традиционной беллетристики («в высокую литературу я не собираюсь лезть»), если во второй половине 30-х годов он строит «средний штиль» (второй языковой ряд), то в новеллах «Перед восходом солнца» формируется нейтральная речь, не соотнесенная ни с одним из этих стилей, «отменяющая» их и начинающая сызнова. Настал момент «как сон, при свете солнца Припомнить жизнь и ей взглянуть в лицо». Если автор романа о Иешуа одному герою дает возможность все вспомнить (или угадать), то другому (Ивану) он дважды, можно сказать, отшибает память — в начале и в конце романа, дважды лишая его возможности сказать новое литературное слово. Но так или иначе, и в последнем романе Булгакова, и в последней повести Зощенко подводятся итоги старого слова и обсуждаются возможности нового.Завершался целый период литературного развития, когда была освоена и воспроизведена литературой родившаяся и укоренившаяся новая речь, договорена «старая» (Булгаков) и встала новая вадача — преодолев и тот и другой путь, выйти на иные речевые истоки, сказать «простыми словами» нечто совсем иное, до сих пор Не сказанное. В литературе военного времени взгляду историка различимы эти предвестия новых форм, начальные звуки нового литературного