И вот воспоминания о моем детстве закончены. Передо мной тридцать восемь историй, которые когда-то взволновали и потрясли меня. Все эти истории я стал пересматривать и перетряхивать. Я надеялся найти в них источник моих страданий. Однако ничего особенного я не увидел в этих историях. Да, конечно, некоторые сцены весьма печальны. Но не более печальны, чем это обыкновенно бывает. У каждого умирает отец. Каждый видит слезы матери. У каждого случаются школьные огорчения. Обиды. Волнения. И каждого страшит гроза, наводнения и бури. Нет, ни в одной истории я не нашел несчастного происшествия, которое испортило мою жизнь, создало мне меланхолию и тоску. Тогда я сложил все эти истории вместе. Я захотел увидеть общую картину моего детства, общий аккорд, который, быть может, оглушил меня, когда неверными детскими шагами я шел по узкой тропинке моей жизни. Но и в общем этом аккорде я не увидел ничего особенного. Обыкновенное детство. Немного трудный ребенок. Нервный. Обидчивый. Весьма впечатлительный. Со взором, устремленным на то, что плохо, а не на то, что хорошо. Пожалуй, пугливый из-за этого. Но совсем не слабенький, а скорей даже сильный. Нет, события детских лет не могли испортить мою дальнейшую жизнь. Я снова был обескуражен. Непосильная задача — найти причину моей тоски. Убрать ее. Стать счастливым. Радостным. Восторженным. Таким, как должен быть обыкновенный человек с открытым сердцем. Только в сказке блудный сын возвращается в отчий дом! Но, может быть, я ошибся? Может быть, вовсе и не было этого несчастного происшествия, которое я ищу? Или, может быть, оно произошло еще в более раннем возрасте? В самом деле, почему же я отбросил младенческие годы? Ведь первые впечатления бывают не в шесть и не в семь лет. Первое знакомство с миром происходит раньше. Первые понятия возникают в два и в три года. И даже, может быть, в год. Тогда я стал думать: что же могло случиться в этом ничтожном возрасте? Напрягая память, я стал вспоминать себя со всем крошечным ребенком. Но тут я убедился, что об этом я почти ничего не помню. Ничего цельного я не мог вызвать в своей памяти. Какие-то обрывки, куски, какие-то отдельные моменты которые тонули в общей серой пелене. Тогда я начал припоминать эти обрывки. И, припоминая их, я стал испытывать еще больший страх, чем тот, который я испытал, думая о своем детстве. Значит, я на верном пути, подумал я. Значит, рана где-то совсем близко.