Ах да, мы позабыли сказать о его соседях. Вот случайное знакомство,сыгравшее значительную роль в его жизни.Итак,стало быть, вот еще несколько описаний и характеристик, послечего мы приступаем к главным событиям.
Одним словом: уже видны, так сказать, берега нашей занимательнойповести. И автор просит читателя умерить досаду на него за его склонность котвлеченным беседам и рассуждениям.Итак,о соседях. Эти соседи носили фамилию Каретниковы. И принадлежалик канцелярскому миру.
Сам товарищ Каретников был бухгалтер. И его супруга служила в"Электротоке". Этот бухгалтер был еще нестарый человек, лет сорока восьми,потерявший совесть на своей профессии. Это был весьма молчаливый субъект спесьяком на глазу. И к тому же, говорят, полный импотент, неврастеник ипсихопат, думающий только о своей болезни и недомоганиях.Его супруга была дама, так сказать, совершенно в обратном смысле. Этобыла пышная особа, цветущая и здоровая, любящая нравиться мужчинам,пустившаяся во все тяжкие на склоне лет.Любовник у нее был некто такой Кашкин, без стеснения носивший своювесьма неважнецкую фамилию.Это была мрачная личность. Такой плешивый, нс с усами. Арап и прохвост.Беззастенчивый жулик. Такая веснушчатая кожа. Широкий нос. И короткие руки скривыми пальцами. Он служил на коннозаводе не то кем-то, не то чем-то, не точерт его разберет кем - каким-то, кажется, объездчиком.Во всяком случае, он ходил на раскоряченных ногах, усы носил стоячие, ипес его знает, чего он там делал, на этой службе.Этот мерзавец, любивший поговорить о том о сем, был откровенныйнегодяй. Он открыто высказывал свои политические взгляды и воззрения и всвоем цинизме превосходил все, до сих пор живущее на земле.
Он говорил, что он прежде всего хочет жить. А все остальное существуетдля него постольку-поскольку и отчасти как нечто мешающее его жизни. На всеостальное ему решительно наплевать. Ему наплевать на мировые проблемы,течения и учения. Что касается взглядов, то он, знаете, не вождь и не членправительства, и, стало быть, он не намерен забивать свою голову лишнимивзглядами. И заместо этого он лучше подумает о личных делах и удовольствияхи о собственном строительстве жизни. И вообще, он, между прочим, признаеткаждое правительство, которое стоит у власти, и каждое правительство онсогласен горячо приветствовать.Эту свою гнусную идеологию он прикрывал исторической необходимостью,говоря, что случайно ничего не бывает и если кто у власти, тому, стало быть,и предназначено историей стоять у власти и заворачивать делами.Вообще, он жил, не слишком задумываясь, беспечно и жизнерадостно,отличаясь крайним здоровьем и умением распоряжаться людьми. В этот же дом онприходил как в свой собственный, обжирая хозяев и командуя всем их бытом.
Затем шла единственная дочка Туля. Такая красивая, миловидная барышня сдивными ресницами и тоненькими бровями.Этой последней было девятнадцать лет. Воспитанная в самые тяжелые годыгражданской войны, когда люди кушали овес, картофельную шелуху и турнепс,она тем не менее выросла краснощекой, цветущей и круглолицой, как будтовскормленная мягкими булками, пирожными и ананасами.Ее прелесть и красота сослужили ей, впрочем, плохую службу. Былослишком много соблазнов и выбора. И к девятнадцати годам она уже успелапеременить пять мужей и сделать семь или восемь абортов.И в настоящее время она вновь проживала на девичьем положении у своихродителей.Это была, в сущности, пустенькая барышня, с головой, всецело набитойкрепдешином, тюлем, отрезами шелка, комбине, чулками и прочим дамскимгарнитуром.Ее главное желание было - ничего не делать, кушать экспортное сладкое илежать, выслушивая разные комплименты, обещания, предложения, просьбы,требования и восклицания.Круглая мордочка, как луна. Черные, слегка навыкате глаза. Чувственныйротик, подмалеванный и подрисованный. Широкие бедра и пышный бюст. Круглыеплечики и стройные ножки. Тут было от чего сходить с ума и добиваться ееблагосклонности.Нет, она не была продуктом социалистического общества. Она возникла какреакция каких-то таинственных и сложных процессов жизни. Она не укладываласьв рамки советской действительности.Она была рождена для капиталистического строя. Ей нужны были коляски иавтомобили, горничные и девчонки со шляпными коробками. Ей нужны былифрантоватые мужчины с хлыстиками и моноклями. Маленькие собачки в синихшерстяных накидках.
Швейцары, вежливо открывающие двери. И почтительныйшепот восторга, восхищения и зависти перед ее богатством и миловидностью.Нет, она ничего не знала об этой жизни и никогда ее не видела. Но онадогадывалась, и мечтала, и рисовала в своем воображении картины пышнойроскоши и сказочного великолепия.Ее не коснулось дыхание современности. Она не поняла и не оцениладостоинств новой жизни. Она считала эту новую жизнь как временное несчастье,как заминку в делах, как некоторое, что ли, личное невезение, котороепройдет, и тогда наступит то, что было раньше и что будет всегда.Тем не менее она рано поняла все свои возможности, которых было внастоящее время не так-то много.Она поняла, что ей не разбогатеть в социалистическом обществе, чтомужчины, даже если их будет полтора десятка, не смогут, по крайней мересегодня, сложившись, создать ей пышную, сказочную жизнь.Она стала тогда присматриваться к тем мужчинам, которые имели видноеположение, ромбы или шпалы на петлицах или какие-нибудь значки, отличающиеих от простых смертных, полагая, что, шагая через таких как бы со ступенькина ступеньку, она сумеет выбраться на гребень жизни. И тогда там, наверху,она расправит свои крылышки и продиктует миру свои диковинные условия.Тем не менее ничего подходящего она не находила. Она встречала трудовуюжизнь, ограниченный заработок и погруженных с головой в работу людей. Онасогласна была ждать и надеяться.Она по своей неопытности наделала много ошибок. Первые ее мужья былимолодые юнцы и мальчишки, которые прельщались ее красотой и мечтали о том,что она будет ихней подругой и достойным товарищем, с которым можно, таксказать, идти рука об руку к светлому будущему.Между тем с первых же дней она высказывала такое отчаянное пристрастиек деньгам и нарядам и такое, можно сказать, яростное, исступленноеустремление ко всем материальным благам, что молодые влюбленные мужчины спервых же дней испуганно смотрели на нее и били отбой, понимая, что оназапутает их и доведет до тюрьмы и до черт знает чего. Все пятеро мужей, вразное, конечно, время, бросили ее на второй и на третий месяцы.Она всякий раз с плачем возвращалась домой, где находила свою девичьюкомнатку нетронутой. Эту комнату родители сохраняли для нее, так сказать, навсякий пожарный случай. И таких случаев было уже пять.Папаша-бухгалтер, занятый лечением своих недомоганий, безразличноотносился к возвращению своей дочери. Он говорил: "А, это ты... Вернулась?"
И снова погружался в свои думы или в свое лечение.Мамаша ахала и вздыхала. А негодяй Кашкин смеялся, говоря, что девочкас течением времени поумнеет и покажет еще кузькину мать всем живущим наземле мужчинам.В сущности говоря, девочка была родной дочерью своим родителям - своейматери и главным образом отцу, который весьма бурно провел свою жизнь,полагая, что, кроме любви, ничего на свете не существует.В настоящее время он меланхолически сиживал на крыльце, предаваясьгрусти и отчаянию. Он сидел, подперев щеку рукой, смотря куда-то вдаль ичего-то вспоминая. Какая-нибудь проходящая мимо женщина заставляла еговздрагивать. Он приосанивался, прищуривал глаза, покусывал губы и громкооткашливался, как бы приглашая этим женщину посмотреть в его сторону. Послечего, махнув рукой, снова углублялся в себя и в свои воспоминания.Свои недомогания и потерю здоровья он приписывал почему-то блошинымукусам.Он яростно боролся с этими паразитами. По нескольку раз в месяц онвытаскивал в сад все кровати, матрацы, перины и диваны. Он обжигал напримусе кровати и яростно выколачивал палкой все, что можно было выколотить.Он создал целую теорию, по которой выходило, что он лишился здоровьяблагодаря по крайней мере трем миллионам укусов клопов и блох, которыезаносили в его кровь различные яды и микробы в течение сорока восьми лет ивыпили по крайней мере десять литров крови.Он лечился от своего бытового отравления и от своих нервных недомоганийразными домашними средствами.Презирая врачей и говоря, что они вконец заездили его, он, по советудрузей, пил разную дрянь и настойки, садился зимой на час и полтора в кадкус рыхлым снегом, а летом окунался до пояса в холодную воду, в силу чегопостоянно хворал простудой, лишаями, мокрой экземой, песьяками и анемиейконечностей. И имел чертовские затруднения, когда садился в кресло или наскамейку.Ничто другое его не интересовало и не трогало, и он даже удивлялся, какможет людей что-либо трогать, кроме здоровья.Служил он, впрочем, исправно, говоря, что счет и цифры ему полезны какотвлекающее средство, оттягивающее лишнюю кровь от ног к голове.К любовникам своей жены он относился терпимо, играя с ними иной раз вшашки и в подкидные дураки.Но всякий раз, когда появлялся на горизонте новый фаворит, он проявлялгрозные признаки гнева. Он буйствовал, устраивал скандалы, орал, грозил всехубить, становился нежным и пылким мужем и на несколько дней действительноотгонял нового любовника, который от непривычки пугался, полагая, что этовсе время так и будет.Но по прошествии нескольких дней бухгалтер смирялся, угасал и вежливовстречал друга дома.Последнего фаворита - Кашкина - бухгалтер боялся как огня. Идействительно, подобной личности нельзя было не бояться. Этот был способенна все: наорать, ударить в морду и даже выгнать из дому.Он ежедневно приходил на своих кривых лапах, покручивая кверху усы,хохоча и громыхая.Он шутил, веселился и подсмеивался, говоря бухгалтеру:
-Ну, как у вас насчет поправления здоровья? И, не выслушав, шел насвоих полусогнутых на дамскую половину, где его ожидали в цветном капоте,благоухая одеколоном и пудрой.Эта мерзавка, бывшая мать, ничуть не стыдилась своей дочери. Напротивтого, часто беседуя с ней, она разговаривала как с подругой, хохоча ивеселясь над некоторыми подробностями дочкиной жизни.
Вот какова была семья соседей Каретниковых. И вот какова быладевятнадцатилетняя девочка Туля, сыгравшая решительную роль в жизни нашегопрофессора.Но не она вернула ему молодость. Напротив, она чуть не погубила ему всеначатое.