Навигация
Последние новости:

На правах рекламы:

Шкафы купе купить недорого по ценам promebel62.ru.

Рекомендуем

Показать все

Посещаймость
КРЕСТЬЯНСКИЙ САМОРОДОК
Фамилию этого самородка и крестьянского поэта я в точности не запомнил.
Кажется -- Овчинников. А имя у него было простое -- Иван Филиппович.
Приходил Иван Филиппович ко мне  три раза  в неделю. Потом  стал ходить
ежедневно.
Дела у него были ко  мне  несложные. Он тихим, как у  таракана, голосом
читал свои крестьянские стишки и  просил,  по возможности скорей, пристроить
их по знакомству в
какой-нибудь журнал или газетку.
Фамилию этого самородка и крестьянского поэта я в точности не запомнил. Кажется -- Овчинников. А имя у него было простое -- Иван Филиппович.Приходил Иван Филиппович ко мне три раза  в неделю. Потом  стал ходить ежедневно.
Дела у него были ко  мне  несложные. Он тихим, как у  таракана, голосом читал свои крестьянские стишки и  просил,  по возможности скорей, пристроить их по знакомству в какой-нибудь журнал или газетку.
-- Хотя  бы одну  штуковину  напечатали,--  говорил Иван Филиппович.-- Охота посмотреть, как это выглядит в печати.
Иногда Иван Филиппович присаживался на кровать и говорил, вздыхая:
-- К  поэзии,  дорогой  товарищ,  я  имею  склонность,  прямо   скажу, сыздетства. Сыздетства чувствую красоту и природу...  Бывало,  другие ребята хохочут, или рыбку  удют, или в пятачок  играют, а я увижу,  например, бычка или тучку и переживаю... Очень я эту красоту  сильно понимал. Тучку понимал, ветерок, бычка... Это все я, уважаемый товарищ, очень сильно понимал.
Несмотря на  понимание бычков и тучек,  стишки у Ивана Филипповича были весьма  плохие.  Надо  бы хуже, да  не бывает. Единственно  подкупало в  них полное отсутствие всяких рифм.
-- С рифмами я стихотворения не пишу,-- признавался Иван Филиппович.-- Потому с рифмами с этими одна путаница  выходит.  И пишется меньше.  А плата все равно -- один черт, что с рифмой, что и без рифмы.
Первое время я честно ходил по редакциям и предлагал стишки, но после и ходить бросил-- не брали...
Иван Филиппович  приходил ко  мне  рано утром,  садился  на  кровать  и спрашивал:
-- Ну как? Не берут?
-- Не берут, Иван Филиппович.
-- Чего же  они  говорят? Может, они,  как бы сказать, в  происхождении моем сомневаются?  То  пущай  не  сомневаются  -- чистый  крестьянин. Можете редакторам так и сказать: от сохи, дескать. Потому кругом  крестьянин. И дед крестьянин, и отец, и которые прадеды были -- все насквозь крестьяне. И женились Овчинниковы завсегда на  крестьянках.  Ей-богу.  Бывало, даже  смех кругом  стоит: "Да  чего  вы, говорят, Овчинниковы,  все  на  крестьянках  женитесь?   Женитесь,  говорят,  на дворянках..." -- "Нету,  говорим,  знаем,  что делаем".  Ей-богу,  уважаемый товарищ. Пущай не сомневаются...
--  Да не  в  том  дело, Иван Филиппович.  Так  не берут.  Не созвучно, говорят, эпохе.
--  Ну это  уж  они  тово,-- возмущался  Иван  Филиппович.--  Это-то не созвучные стихотворения? Ну, это они объелись... Как это не созвучные, раз я сыздетства  природу  чувствовал?  И  тучку  понимал,  бычка...  За  что  же, уважаемый  товарищ,  не  берут-то?  Пущай   скажут.   Нельзя  же  голословно оскорблять личности! Пущай хотя одну штуковину возьмут.
Натиск поэта я стойко выдерживал два месяца. Два  месяца  я,  нервный  и  больной   человек,  отравленный  газами  в германскую войну, терпел нашествия Ивана Филипповича из уважения  к его происхождению. Но через два месяца я стал сдавать.
И наконец, когда Иван Филиппович принес  мне большую поэму или балладу, черт ее разберет, я окончательно сдал.
-- Ага,-- сказал я,-- поэмку принесли?
--  Поэмку  принес,- добродушно  подтвердил  Иван  Филиппович,--  очень сильная поэмка вышла... Два дня писал... Как прорвало. Удержу нет...
-- С чего бы это?
-- Да уж не знаю, уважаемый товарищ. Творчество нашло. Пишешь и пишешь.
Руку будто кто водит за локоть. Вдохновенье...
--  Вдохновенье!  --  сказал  я.--  Стишки  пишешь...  Работать  нужно, товарищ, вот что! Дать бы тебе камни на солнцепеке колоть, небось бы...
Иван Филиппович оживился и просиял:
-- Дайте,-- сказал  он.-- Если есть,  дайте. Прошу  и умоляю. Потому до крайности дошло.  Второй  год  без  работы  пухну. Хотя  бы  какую работишку найти...
-- То есть как? -- удивился я.-- А поэзия?
-- Какая поэзия,-- сказал Иван Филиппович  тараканьим  голосом.-- Жрать надо... Поэзия!..  Не только поэзия, я, уважаемый товарищ, черт знает на что могу пойти... Поэзия...
Иван Филиппович решительным тоном занял у меня трешку и ушел. А через неделю я устроил Ивана Филипповича курьером в одну из редакций. Стишки он писать бросил.
Нынче,  хотя безработицы нету, ходит  ко  мне  бывший делопроизводитель табачной фабрики  -- поэт  от  станка.  Он откровенно  говорит: "Хочу, знаете, к своему скромному канцелярскому заработку немножко подработать  на этой самой поэзии".
1924