Давеча еду в трамвае. И стою, конечно, на площадке, поскольку я не любитель внутри ехать.
Стою на площадке и любуюсь окружающей панорамой.А едем через Троицкий мост. И очень вокруг поразительно красиво. Петропавловская крепость с золотым шпилем. Нева со своим державным течением. Тут же солнце закатывается. Одним словом, очень, как раньше говорилось, божественно.И вот стою на площадке, и душа у меня очень восторженно воспринимает каждую краску, каждый шорох и каждый отдельный момент.
Разные возвышенные мысли приходят. Разные гуманные фразы теснятся в голове. Разные стихотворения на ум приходят. Из Пушкина что-то такое выплывает в память: «Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца...»
И вдруг кондукторша разбивает моё возвышенное настроение, поскольку она начинает спорить с одним пассажиром.
И тут я, как говорится, с высоты заоблачных вершин спускаюсь в надземный мир с его узкими интересами и мелкими страстями.
Молодая, интересная собой кондукторша ядовито говорит пассажиру:
— Что же вы думаете: даром я вас повезу? Платите, короче говоря, деньги или сойдите с моего вагона.
И слова, которые она произносит, относятся к скромно одетому человеку. И стоит этот человек со своим постным лицом и, одним словом, не платит за проезд. Он отвиливает платить. И то роется в карманах и ничего там не находит, то говорит уклончиво:
— Такая славненькая кондукторша, и такие хорошенькие у неё губки, и так она сильно ерепенится и этим портит свою наружность. Ну, нет у меня денег... Сейчас сойду, только одну остановку проеду...
— То есть никакой остановки я тебе даром не дам проехать,— говорит кондукторша.— А если у тебя денег нет, так зачем же ты в трамвай впёрся? Вот чего я никак не пойму.
Пассажир говорит:
— Тоже пешком идти — может быть, у меня пузыри на ногах? Какие нечувствительные люди в настоящее время. Совершенно не входят в положение человека. Только за всё — деньги и деньги.
Гуманные чувства заполняют моё сердце. Мне становится жалко человека, у которого нет даже нескольких грошей на проезд в трамвае.
Я вынимаю деньги и говорю кондукторше:
— Примите за того, который с постным лицом. Я заплачу за него.
Кондукторша говорит:
— Никакой уплаты со стороны я не разрешаю.
— То есть,— говорю,— как же вы можете не разрешить? Вот тебе здравствуйте!
— А так,— говорит,— и не разрешу. И если у него нету денег, то и пущай он пешком шкандыбает. А на своём участке работы я не дозволю поощрять то, с чем мы боремся.
— Позвольте,— говорю,— это негуманно. К человеку надо гуманно относиться, когда ему плохо, а не наоборот. И вдобавок это, может быть, мой родственник, и я его желаю поддержать на основе родственных чувств.
— А вот я вашего родственника сейчас отправлю в одно местечко,— говорит кондукторша и, свесившись с трамвая, начинает трещать в свой свисток.
Пассажир с постным лицом говорит, вздохнувши:
— Какая попалась на этот раз ядовитая бабёнка. А ну, брось свистеть и поезжай дальше: я сейчас заплачу.
Он вынимает из кармана три червонца и со вздохом говорит:
— Крупная купюра, и через это в трамвае мне её не хотелось зря менять. Но поскольку эта особа с ума сходит и не дозволяет пассажирам производить поддержку, то вот примите, если, конечно, найдётся сдачи, что вряд ли.
Кондукторша говорит:
— Чего вы суёте мне в нос такие крупные деньги? У меня нету сдачи. Нет ли у кого разменять?
Я было хотел разменять, но, увидя суровый взгляд пассажира, отложил свои намерения.
— Вот то-то и оно,— сказал пассажир.— Через это я не давал купюру, поскольку знаю, что это безрезультатно, и в трамвае не могут её разменять.
— Какая канитель с этим человеком,— говорит кондукторша.— Тогда я трамвай сейчас остановлю и его к чёрту ссажу. Он мне тормозит мою работу.
И она берётся за звонок и хочет звонить.
Пассажир, вздохнувши, говорит:
— Эта кондукторша — что-нибудь особенное. То есть я в первый раз вижу такое поведение. А ну, погоди звонить: я сейчас заплачу.
Он роется в кармане и достаёт двугривенный.
Кондукторша говорит:
— Что же ты, дармоед, раньше-то не давал? Небось хотел на пушку проехать.
Пассажир говорит:
— Всем давать — потрохов не хватит. Прими деньги и заткни фонтан своего красноречия... Через такие мелочи трещит своим языком в течение часа. Прямо надоело.
— И хотя это мелочи,— сказала кондукторша, обращаясь к публике,— но они затрудняют плавный ход движения государственного аппарата. И я через это пропустила массу безбилетных пассажиров.
Через две остановки злополучный пассажир со своей мелкой, склочной душой сошёл с трамвая. Да ещё, сходя, грубо и нецензурно выругался.
И тогда кондукторша сказала:
— Какие бывают отпетые люди!
Тут кто-то из пассажиров, вздохнувши, заметил:
— Да, людишки бывают мелкие, дрянные. Если б не это — всё было бы расчудесно и безоблачно.
Тут мне на память пришли стихи — в соответствии с моментом:
Чем свод небес прозрачней и ясней,
Тем кажутся нам безобразней тучи,
Летящие по синеве его...
Но вот мы снова въехали на какой-то мост, и я снова увлёкся картинами природы, позабыв о мелочах жизни...
1936-38