Литература о сущности комического, о тех или иных проявлениях его в разных областях челове-ческой жизни, о его месте в психической и интеллектуальной деятельности человека и о других смежных и сходных вопросах насчитывает большое количество работ — от толстых монографийи серьезных научных статей в специализированных журналах (в основном, философских, социологических, психологических, социолингвистических, логических, психиатрических и медицинских) до заметок, рассуждений и толкований этого явления в предисловиях к книгам по сатире и юмору и в различных научно-популярных изданиях. Многие из этих исследований остаются совершенно неизвестными литературоведам и критикам, занимающимся общими и частными вопросами юмора, сатиры, пародии, гротеска, сарказма, проблемами народной смеховой культуры и другими проявлениями комического в литературе и фольклоре; более того, зачастую они не подозревают о самом существовании этой обширной и многогранной области научного знания.е ставя себе задачу ни дать краткое обозрение лучших работ по комизму, ни проанализировать многочисленные теории механизма порождения комического, я лишь очень кратко остановлюсь на тех теориях, которые могут быть использованы в аналитическом литературоведении и, в частности, на тех, которые послужили отправной теоретической базой данной книги.Одной из самых ранних теорий комического была теория превосходства, выдвинутая в работах сначала Аристотеля, а затем наиболее ярко разработанная в исследованиях Гоббса и Бергсона. * Согласно этой теории, мы смеемся тогда, когда испытываем чувство превосходства по отношению к другим людям, выступающим в качестве объектов юмора, насмешки или сатиры. Нам льстит сознание того, что мы никогда не смогли бы попасть в такое глупое положение,совершить подобную ошибку, не понять логики ситуации или высказывания, как это случилось с нашим комическим героем, ибо мы сообразительнее его, находчивее, умнее, образованнее,грамотнее, воспитаннее, с другой стороны, мы довольны тем, что мы поняли шутку или остроту, сумели увидеть нелогическое построение доводов, умозаключений героя, или его неумение связывать фразы и следовать нормативным правилам грамматики и словесно-стилистической содолжен быть выше, иначе юмор рассказа останется для него непостижимым.Бергсон сделал чрезвычайно важное добавление к теории превосходства, а именно, о групповой сущности юмора. Согласно его теории, смешным кажется то, что не соответствует нормам поведения и мышления, принятым в данной группе. Отсюда подтрунивание одной социальной группынад другой (например, на русской почве анекдоты о купцах и о представителях духовного сословия), шутки, высмеивающие так или иначе черты другой расы, национальности, класса, жителей другого района и т.п. При этом может существовать и юмор внутри данной группы, высмеивающей часть ее членов. Иногда один и тот же анекдот может иметь разную реакцию в зависимости от того, в какой группе он рассказывается и к какой группе принадлежит его рассказчик. Замечания Бергсона важны для разделения комического на элементарно-комическое (единичное), когда объектом насмешки является один нетипичный случай или герой, и групповое комическое когда данный герой или случай выступает как выразитель типического, хотя зачастую и в преувеличенной или гротескной форме. В этом смысле сатира по сути своей всегда представляет собой юмор группы, направленный или против дру-гой группы, или против членов своей же, которые в чем-то отклоняются от ее норм. Например, следуя такой классификации, фабулу чеховского рассказа "Неосторожность", основанную на курьезном событии — герои выпивает керосин вместо водки (ситуативный юмор) — можно определить как элементарно-комическую, а фабулу "Хамелеона" как поведенческий стереотип. Впрочем,границы элементарно-комического и сатирического не всегда ярко выражены, например, в упомянутом рассказе "Неосторожность" за элементарно-комической ситуацией кроется сатирическое осмеяние более типичного сварливого женского характера, везде подозревающего обман (комизм характера), но, несмотря на это, такое деление все же представляется мне довольно четким. Рассказы Зощенко в этом плане несомненно сатирические, и герои его не какие-нибудь единичные недотепы или головотяпы, а всегда типажи, характерные представители мировоззрения определенной группы. Заканчивая обзор теории превосходства, отметим ее самый общий характер и некоторую умозрительность ее теоретических построений, не основанных на каких-либо конкретных экспериментальных данных из области психологии, физиологии и медицины.Попыткам связать явление юмора с высшей нервной деятельностью человека обязано появление физиологической теории юмора — теории освобождения от напряжения, впервые обоснованной Гербертом Спенсером. Основная посылка ее состоит в том, что накопившаяся в организме нервная энергия ищет выхода, и выход этот осуществляется зачастую посредством юмора, сопровождающегося физиологической реакцией облегчения — смехом. Теория освобожденияот нервного напряжения послужила отправной точкой для более разработанной психоаналитической теории Зигмунда Фрейда,^ заменившего в своем учении нервную энергию на сексуальную. В специальной работе, посвященной проблемам комического, Фрейд пытается построить непротиворечивую теорию комизма, основанную на данных о психической деятельности человека, с точки зрения Фрейда, шутка является действенным способом обмануть человеческое супер-эго, которое обычно играет роль цензора, следящего за тем, чтобы человек не нарушал правила и запреты данного общества. Особенно остро ощущается человеком запрет, связанный с упоминаниями отправлений материально-телесного низа, сексуальной деятельности, а также с упоминанием традиционно-низких "нецензурных" слов, прямо или косвенно вызывающих в сознании эти функции. Посредством анекдота человеку удается успешно обмануть цензора — супер-эго — и он публично и безнаказанно упоминает и произносит то, что во всех других случаях строго табуировано обществом. Чем сильнее табу на что-либо, тем сильнее желание его нарушить, поэтому сексуальная энергия освобождается в большей степени при сексуальных шутках, которые поэтому воспринимаются в человеческом сознании как более остроумные и интересные. Заслуга Фрейда состоит и в том, что он первый попытался объяснить механику словесного юмора и дать простейшую классификацию его приемов в книге "Остроумие и его отношение к бессознательному". В частности, им была выделена техника контаминации — сложения двух слов в одно для получения комического эффекта. В русской литературе примером такой техники являются словечки Лескова типа "вошпиталь" (вошь+госпиталь), "клеветой' (клевета+фельетон) и т.п.еюй из самых распространенных теорий юмора является теория несовместимости. Логическая и ситуативная несовместимость как основакомического характерна для работ общефилософского плана и выдвигается в качестве основного аргумента у Аристотеля, Канта, Гегеля, Шопенгауэра и Бергсона.^ Каждый из этих философов пытается свести комический эффект к какой-либо одной всеобщей оппозиции, пред-ставляющей противоречие между уродливым и прекрасным (Аристотель), низким и возвышенным (Кант), формой и идеей (Гегель), мысльюо вещи и самой вещью (Шопенгауэр), механическим и живым (Бергсон). При этом каждый из философов по-своему прав; трудность заключается лишь в том, что область комического много шире и захватывает не только все эти сферы, но и многие другие. Для нашего исследования комического в рамках жанра рассказа противоречие проявляется на уровне ситуации, характера или языка, а последнем случае противоречие возникает при столкновении нормативного языка читателя с ненормативным языком рассказа. Сюда входят отклонения от нормы произношения, грамматические ошибки, иностранный или региональный акцент, смешение стилистических пластов языка, несоответствие плана выражения плану содержания, нарушение логики в стандартных синтаксических структурах и т.п. яако не всякая ошибка или несоответствие языкового характера обязательно вызывает комический эффект. Очень важно определить специфику языкового комического эффекта, те условия, при которых он возникает. К сожалению,ни одна из приведенных выше теорий не дает ответа на вопрос о том, в чем конкретно состоит механика (психологическая, логическая или социальная) комического эффекта. Подобный тупик осознавали все ученые, которые пытались свести явление комического к какой-либо универсальной и вместе с тем простой формуле. Из многочисленных попыток создать непротиворечивую теорию юмора лишь одна заслуживает детального рассмотрения, ибо она оказалась наиболее логичной и всеобъемлющей, - это теория комического, выдвинутая Артуром Кестлером,^ постулаты которой взяты за основу данной работы. К ест л еру удалось свести все многочисленные формы и виды юмора к одному кардинальномупроцессу. Этот кардинальный процесс Кестлер назвал бисоциацией. Так как сущность бисоциации довольно сложно осознать без иллюстративного материала, я приведу здесь два из многочисленных примеров Кестлера, которые он детально разбирает. В сущности, это два некогда популярных анекдота, один девятнадцатого века, приведенный еще в книге Фрейда, другой - двадцатого.Онажды один маркиз при дворе Людовика Четырнадцатого, войдя в будуар своей жены, обнаружил ее в объятиях архиепископа. Он спокойно прошел мимо любовников, подошел к окну и стал благословлять народ, находившийся на улице.Что ты делаешь? - закричала удивленно жена.Ничего особенного, - ответил муж. Монсеньор исполняет мои обязанности, а я его.Действие второго анекдота происходит в Нью-ЙоркеДве женщины встречаются в супермаркете в Бронксе. Одна из них весела, а другая задумчива. Веселая спрашивает задумчивую:Что случилось? Почему ты такая хмурая?Ничего не случилось. Может быть, у тебя умер родственник? Нет, все, слава Богу, здоровы. Трудности с деньгами? Нет, совсем не это.Дети плохо себя ведут?Ну, если уж говорить правду, с маленьким Джимми не все в порядке.А что с ним?Ничего. Учительница сказала, что его надо показать психиатру.Ну и что в этом плохого? Ничего плохого. Психиатр сказал, что у него эдипов комплекс.А, эдипов, шмедипов, лишь бы ребенок был хорошим мальчиком и любил свою маму.Кестлер утверждает, что хотя эти два анекдота отличаются как по ситуации, так и по тематике, однако их интеллектуальная геометрия одна и та же. В обоих анекдотах ожидание слушателей внезапно "взрывается" неожиданным поведениеммаркиза в первом случае и неожиданной реакцией веселой собеседницы во втором. Тем не менее неожиданности или противоречия еще недостаточно для того, чтобы произошел комический эффект. Самое главное в поведении маркиза то, что оно неожиданно и в то же время вполне логично, но логика его поведения обычно не связывается человеческим сознанием с подобными ситуациями. Логика маркиза построена на практике разделения труда, а мы ожидали, что его действия будут продиктованы логикой стереотипной реакции обманутого мужа. Комический эффект возникает при столкновении в сознании воспринимающего этих двух несовместимых ассоциативных планов. Во втором анекдоте мы обнаруживаем подобное же столкновение. Мать Джимми обеспокоена тем, что у ее сына психиатр обнаружил эдипов комплекс, одним из симптомов которого является нездоровое половое влечение к матери. Веселая же собеседница, не разбирающая-ся в терминах психоанализа, говорит, что все это ерунда — главное, чтобы мальчик любил свою маму. Контекст фрейдовского психоанализа вступает в столкновение с контекстом логики здравого смысла.Главное в теории комического Кестлера это то, что ему удается выявить природу именно того несоответствия, которое вызывает комический эффект. Например, маркиз из первого анекдота мог повести себя каким-нибудь другим несоответствующим образом: поставил бы, скажем, вазу себе на голову, но такое логически-бессмысленное поведение не заключало бы комическогопротиворечия. Только пересечение двух независимых, но по своему логически оправданных ассоциативных контекстов способно создать комический эффект.Кестлер называет точку пересечения двух логических потоков "стыком". Характер анекдотазависит от характера стыка между этими двумя потоками. Стык — это как бы шарнир, к которому прикреплены две независимые линии мысли. При нормальных обстоятельствах поток сознания следует или по одной или по другой линии,так как каждая из них принадлежит своей системе логики. Но стык заставляет сознание работать не совсем обычно: вместо того, чтобы ассоциировать его с одним контекстом он бисоциирует его с двумя независимыми, взаимоисключающими друг друга мыслительными планами. Весь механизм комического, таким образом, Кестлер сводит к явлению бисоциации, которую он определяет как любую умственную деятельность,в которой одно явление одновременно ассоциируется с двумя в обычной ситуации несовместимыми контекстами. При этом Кестлер отмечает,что явление бисоциации как таковое намного шире сферы комического, то есть оно характерно и для лирической поэзии, и для науки и искусства. Комический эффект бисоциация вызывает лишь при одном условии — если она сопровож-дается агрессивным импульсом, который может проявиться в виде насмешки, завуалированного снисходительного отношения или просто отсутствия симпатии к объекту шутки. Такие агрессивные чувства, возникающие в человеческом сознании по отношению к другим людям, Кестлер называет самоутверждением. Противоположныйкомплекс чувств — выражение симпатии, солидарности, сочувствия, жалости, отождествление себя с героем — Кестлер предлагает называть сопереживанием. Это не означает, однако, что данные комплексы всегда встречаются в чистом виде. Кестлер следующим образом поясняет свои термины:Большинство наших эмоциональных реакций на сложные раздражители представляет собой сочетания различных, частично противо речивых элементов; мы можем смеяться над человеком, несмотря на одновременно присутствующее чувство симпатии к нему, или мы можем быть глубоко тронуты неприятностью, случившейся с человеком, но при этом не можем сдержать улыбку,думая о комической стороне случившегося. Эта амбивалентность наших психических реакции доказывает, что одновременно в каждом акте присутствуют две тенденции : компонент агрессивности, ведущий к комическому восприятию, и компонент симпатии, ведущий к сопереживанию. Суммируя вышеизложенное: независимо от составляющих эмоционального заряда повествования, оно будет производить комический эффект только при условии преобладания агрессивного компонента над со-переживательным.Это очень точное наблюдение Кестлера позволяет нам яснее понять механизм знаменитого гоголевского юмора — "смеха сквозь слезы". До сих пор, например, ведутся споры о том, изображает ли Гоголь Акакия Акакиевича карикатурно, то есть насмехается над ним, или испытывает к нему чувство жалости. Вообще, конечно, следует говорить не о чувствах писателя Гоголя, а ореакции читательского восприятия, направляемого писателем. Ответ на этот вопрос будет дан двузначный: и то, и другое. Одни отрывки текста настраивают нас на насмешку, в нас преобладает чувство превосходства перед невзрачным неудачливым чиновником, другие же части текста специально построены так, чтобы читатель резко сменил свою точку зрения на Акакия Акакиевича, почувствовал к нему жалость:Только если уж слишком была невыносима шутка, когда толкали его под руку, мешая заниматься своим делом, он произносил: "Оставьте меня, зачем вы меня обижа-ете?" И что-то странное заключалось в словах и в голосе, с каким они были произнесены. В нем слышалось что-то такое преклоняющее на жалость у что один молодой человек, недавно определившийся, который, по примеру других, позволил было себе посмеяться над ним, вдруг остановился, как будто пронзенный, и с тех пор как будто все переменилось перед ним и показалось в другом виде. Какая-то неестественная сила оттолкнула его от товарищей, с которыми он познакомился, приняв их за приличных,светских людей, н долго потом, среди самых веселых минут, представлялся ему низенький чиновник с лысинкою на лбу, с своими проникающими словами: "Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?" — и в этих проникающих словах звенели другие слова: Я брат твой"Подобная же смена насмешки сопереживанием характеризует авторскую позицию в "Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоров ичем ".Для Зощенко в основном характерно полное отсутствие сопереживания, за исключением не-скольких ранних рассказов, в качестве примера приведем фабулу рассказа "Беда" о том, как крестьянин собирал два года деньги на покупку лошади, отказывая себе в самом необходимом (несколько раз появляется лейтмотивная фраза: "два года солому лопал"), а в день покупки пригласил земляка отметить это событие. В результате крестьянин пропил лошадь. Конец рассказазаключает в себе комическое противоречие: крестьянин винит в том, что произошло не себя, а виноторговцев. Несмотря на это, читатель, несомненно, испытывает к нему жалость:Дядя... милый... братишка, — сказал Егор Иваныч, моргая ресницами. - Как же это? Два года ведь солому зря лопал.За какое самое... За какое самое это... вином торгуют?БедаНо вернемся снова к теоретическим посылкам Кестлера о комической бисоциации, которую он определяет как постижение ситуации или идеи в контексте двух логически-самостоятельных, но обычно несовместимых "матрицах мысли".Процесс анализа любого юмористического текста, по Кестлеру, сводится к следующему.Сначала следует определить природу и обнаружив тип логики, правила игры, которые управляют каждой из матриц. Зачастую эти правила не лежат на поверхности, являются скрытыми аксиомами и принимаются как таковые без какого-либо сложного мыслительного процесса. Итак, код разгадан. Остальное просто: следует найти связующее звено - концепт, ситуацию или слово, которое бисоциируется с обоими мыслительными планами, и, наконец, определить характер эмоционального заряда и подсознательныеэлементы, которые в нем содержатся.Теперь попробуем применить кестлеровскийконцепт бисоциации к жанру юмористического рассказа и, в частности, рассказа Зощенко. Постараемся определить его типологию.основе типичного зощенковского рассказа лежит в первую очередь основная ситуативная бисоциация — бисоциация на уровне сюжета.Молодой человек, придя на свою свадьбу, не может узнать невесту и начинает лапать всех девиц подряд, каждый раз думая, что это и есть его единственная ("Свадебное происшествие"). Комический эффект создается столкновением двух логических планов: 1) жених не может не знатьсвоей невесты и i) жених не может узнать свою невесту. Далее следует бисоциация на фабульном уровне. Стараясь разрешить противоречие, герой ищет выход из положения. Читатель знает, что это можно сделать очень легко, рано или поздно кто-нибудь каким-либо образом поможет ему узнать невесту, герою нужно лишь ждать и не подавать вида, что он растерян (общепринятая логика). Герой же торопится и начинает хватать чужих девиц, однако делает это вполне логично, но по совершенно неожиданной для читателя логике - нахождения истины путем проб и ошибок. К этой бисоциации подключается и следующая — гости, не знающие истинных мотивов жениха и видя его действия, принимают его за сексуального маньяка, ситуация обнажает противоречие нормы поведения жениха на свадьбе и того, что происходит в данной ситуации.Второй бисоциативный уровень лежит в плане комизма характера, т.е. комический герой проявляется как человек отличный от нормативного в своих поступках, логических доводах, внешнем виде, реакциях на то или другое действие и т.д. Этот уровень тоже представляет собой связанную цепочку бисоциации и коррелирует при этом с ситуативным уровнем. Например, разбираемый рассказ заканчивается тем, что неудачливого жениха разозленные хозяева и гости спускают с лестницы. Реакция же его совершенно неожиданна: оказывается, что он обижен не на то, что произошло недоразумение, расстроившее его свадьбу, а на то, что ему не удалось поесть на свадьбе.Дайте хоть пожрать. С утра, говорит, не жравши по такой канители.И, наконец, третий уровень — языкового юмора - поддерживает предыдущие два и в свою очередь состоит из цепочки мелких бисоциаций. Правда, характер возникновения языковых бисоциаций несколько иной и требует более детального рассмотрения.Правила языкового общения и, в частности, правила языка коренным образом отличаются от других правил поведения в обществе, правил морали и даже правил логического мышления. Если в последних человек может допускать неточности, отклоняться от общепринятого, пренебрегать им, а порой и опрокидывать установившиеся догмы, в языке он вынужден им подчиняться. Говорить правильно для человека становится таким же неотъемлемым свойством, как правильно двигать руками или правильно дышать, то есть навык этот доводится до автоматизма и становится незаметен, на нем не фиксируется внимание. Конечно, "правильно" не означает здесь "по правилам литературной нормы", а лишь по правиламестественного языкового окружения. Ребенок приучается говорить так, как говорят вокруг него взрослые. Человек из провинции говорит так, как говорят люди из провинции, а не так, как говорят в столице. Отклонение от правил языка в детском возрасте немедленно замечается взрослыми, детей поправляют, смеются над их ошибками, прививают им навыки правильной речи. Понятие "норма" для языка, таким образом, несравненно четче и строже, чем для всех других видов общественной и умственной деятельности, отклонение от языковой нормы на любом уровне фонетическом, лексическом или грамматическом — один из самых частотных способов создания комического эффекта. Смешон ребенок, неправильно произносящий слово, так как у взрослых, слышащих искаженную детскую речь, появляется чувство превосходства — чувство инстинктивное, зачастую проявляющееся лишь на подсознательном уровне. Ошибку в произношении или в грамматическом управлении можно определить как бисоциацию нормы и формы,другими словами, любое отклонение от нормы в языке в отличие от других норм всегда бисоциативно. Другое дело, что речь ребенка или иностранца может быть лишь слегка смешна — мы здесь не говорим о степени комического напряжения. Более смешными становятся искаженные единицы речи, если в основу искажения легла какая-то иная логика, и языковая единица вдруг приобрела наряду с нормативным новое значение. Когда студент-иностранец делает ошибку в бук-ве и пишет вместо был дыл , — это не особенно смешно, так как не создает нового смыслового хода, намного забавнее звучит фраза: " вчера выл на концерте", ибо она бисоциирует не только норму и форму, но и два разных ассоциативных контекста. Подобным же образом ошибка ребенка становится смешнее, если в ее основу легла какая-то иная логика, вдруг поражающая воображение взрослого, ибо зачастую она продиктована требованием языковой ясности, например: полетел вверх кармашками , мама намазала нос мазелином", "я люблю лизать мороженое лизыком", "мне купили валенки на толпучке" и т.п.Источник обаяния книги Корнея Чуковского От двух до пяти лежит в постоянной бисоциации читательского воображения, вызванного нормативными словами и выражениями, которые в детском уме подверглись своеобразному логическому изменению: "Я видел автомобиль с поднятым пузовом", "эта корова рогается", "я такаяраспутница!" (девочке удалось распутать веревочку), "паукина", "вертилятор", "больмашина" и т.ппримерам того же типа относится явление народной этимологии (спинжак, гувернянька) и ее литературные аналогии, типа лесковских:"долбица умножения", "одет а-ля-морда" и др.контексте комизма характера отклонение от языковой нормы смешно не только само по себе, но и как знак необразованности, малой культуры, а порой и глупости героя. Зощенко часто пользуется искажениями, затрагивающими грамматическое управление для дополнительной характеристики героя, при этом бисоциация формы и нормы без привноса нового логического контекста оказывается достаточной для создания комического эффекта, например: "моя родственница со стороне жене" или "как, брать деньги с родного дядю?"В принципе цепочки коррелирующих бисоциаций на уровне ситуативном и характерном являются спецификой любого жанра комического и характерны для любого юмориста. Языковые би-социации, однако, или начисто отсутствуют или играют незначительную, второстепенную роль, этом отношении манера Зощенко почти уникальна, ибо оригинальность его творчества строится главным образом на юморе языка. Попробуйте передать содержание нормативным языком и от рассказа Зощенко почти*ничего не останется.
Глава первая. ОСНОВНЫЕ ТЕОРИИ КОМИЧЕСКОГО