участником собы­тия или он только наблюдатель, оценка его, его точка зрения та же — то есть противоположная читательской. Вот слова героя-наблюдателя:

Как хотите, товарищи, а Николаю Ивано­вичу я очень сочувствую. Пострадал этот милый человек на все шесть гривен и ниче­го такого особенно выдающегося за эти деньги не видел.

Только что характер у него оказался мяг­кий и уступчивый. Другой бы на его месте все кино, может, разбросал и публику из

залы выкурил. Потому шесть гривен ежед­невно на полу не валяются. Понимать надо.

в субботу голубчик наш, Николай Ива­нович, немножко, конечно, выпил. После получки.

А был этот человек в высшей степени соз­нательный. Другой бы выпивший человек начал бузить и расстраиваться, а Николай Иванович чинно и благородно прошелся по

проспекту. Спел что-то там такое. Вдруг глядит перед ним кино.

Прискорбный случай

Нормативный читатель воспринимает действия героя рассказа как явное отклонение от правил поведения человека в общественных местах, для сказчика же это поведение обычное, норматив­ное, он не находит в нем ничего предосудительно­го, вот если бы Николай Иванович вел себя, как гипотетический другой , тогда он, может быть, его и осудил. Заметим, что для сказчика тем не менее "другой" олицетворяет закономерное по­ведение типичного героя в типичных обстоятель­ствах, естественную его реакцию, в то время как Николай Иванович, которому сказчик полностью симпатизирует, определяется им как человек "мягкий и уступчивый". В том, что героя развез­ло в кинозале, сказчик тоже не усматривает ни­какого нарушения:

Только, может, посмотрел он на одну над­пись, вдруг в Ригу поехал. Потому очень тепло в зале, публика дышит, и темнота на психику благоприятно действует.

Поехал в Ригу наш Николай Иванович, все чинно-благородно - никого не трогает, экран руками не хватает, лампочек не вык­ручивает, а сидит себе и тихонько в Ригу едет.

Решив покинуть кинотеатр, наш герой просит вернуть ему деньги за билет. Кассирша отказы­вается это сделать. Реакция Николая Ивановича, с точки зрения читателя достаточно грубая, опять квалифицируется сказчиком как не только нор-

мативная, но даже необычно благородная, ибо

нормальный герой — "другой" — в отличие от "тихого и культурного" Николая Ивановича по­ступил бы иначе:

Поднялся тут шум и перебранка. Другой бы на месте Николая Иваныча за волосья бы выволок кассиршу из кассы и вернул бы свои пречистые. А Николай Иванович, человек тихий и культурный, только, мо­жет, раз и пихнул кассиршу.

Ты, — говорит, — пойми, зараза, не смотрел я еще на твою ленту. Отдай, гово­рят, мои пречистые.

И все так чинно-благородно, без скандалу, — просит вообще вернуть свои же деньги.

Ссылка рассказчика на якобы нормативное поведение "другого" присутствует и в рассказе "Опасная пьеска". В нем говорится о том, что ак­терам одного провинциального театра наконец-то повезло: по ходу пьесы требовалась подача спиртных напитков. Чтобы войти в роль, актеры решили пить на сцене настоящую водку, и к кон­цу второго акта все они были в дым пьяны. Од­нако ничего предосудительного, с точки зрения рассказчика, не произошло:

Другие бы, наклюкавшись, стали блевать в публику или, например, декорациями ки­даться. А эти — ничего. Эти тихо и благород­но, без лишних криков и драки опустили занавес и попросили публику разойтись от греха

Опасная пьеска

Как видно, разница между героем-участником и героем-наблюдателем абсолютно не существен­на, ибо наблюдатель во всем солидарен с участ­ником. Ирония же касается ментальности зощен-ковского маленького человека, человека, одна­ко, не эксцентрика, а представителя городской массы и потому типичного.

В критике сложилось совершенно неверное и нелепое мнение о том, что Зощенко в своих рас­сказах вывел тип мещанина, что его творчество знаменовало борьбу с мещанством. О том, как и отчего сложилась о Зощенко такая точка зрения, почему сам писатель ее поддерживал, о сложных взаимоотношениях сатирика и партийных кри­тиков в условиях острой литературной борьбы двадцатых годов мы поговорим подробно в сле­дующей главе. Здесь же укажем на самый глав­ный аргумент против этой точки зрения — сами художественные тексты сказового периода ее ни­как не подтверждают. Критику мещанства отчас­ти можно усмотреть в позднейших вещах Зощен­ко, типа "Бедная Лиза" или "Парусиновый порт­фель", где автор-резонер уже не автор-сказчик.

В рассказах же двадцатых годов герой Зощенко вовсе не мещанин, а "скобарь" — маленький не­культурный человек с большим гонором, чаще всего не понимающий событий, но знающий свою выгоду и горой стоящий за свои "пролетарские" права. Развернутая в те годы борьба против ме­щанства была направлена, конечно, не на него, а на людей среднего класса, которые, перестав при­нимать на веру революционные лозунги, начали руководствоваться здравым смыслом и жить для себя, т.е. легально повышать свой уровень жизни. Приведем статью о мещанстве из Энциклопедии, для того чтобы точно знать, что под этим терми­ном подразумевали в те годы:

МЕЩАНСТВО, ограниченность кругозора, узость взглядов, обывательское стремле­ние к личному благополучию, оторванность от общих интересов коллектива. Основной ячейкой мещанского быта является семья.

Жена в такой семье всецело подчинена мужу, дети — родителям. Вся семья преследует ин­тересы благополучия, чужда жизни и интере­сам коллектива, стремится создать свой уют, свое благополучие, за которрыми теряется связь с миром, связь с классом. М. — уклад жизни, в котором человек вступает в конф­ликт с другими из-за своего мелкого, по существу неосуществимого в индивидуаль­ном масштабе, благополучия, теряет об­ществ .перспективы.

М. как бытовое явление Продолжает занимать значит место и в жизни нашего пе­реходного от капитализма к социализму строя и мешает строительству социализма.

Чистота жилища, удовлетворение эстетических потребностей, опрятность одежды иногда неправильно принимаются за М. Это можно квалифицировать как М. лишь в том случае, если человек свое свободное время и силы способен отдавать украшению жилища или одежды и недостаточно интересуется обще­ственностью. Такого рода установка психи­ки человека определяет и его отношение ко всему об-ву. Дело тут не в том, что зана­весочки висят на окнах и клетка с кана­рейкой подвешена к потолку, а в том, что­бы эта занавесочка и эта канарейка не за­полняли собою всего содержания человека и не отгораживали его от коллектива.

Вместе с победой коллективизма над част­нособственнической ограниченностью про­летариат несет с собою и другой склад пси­хики. Мещанину противопоставляется но­вый человек — строитель социализма, но­ситель нового быта и пролетарской общественности.

Зощенко высмеивает в своих рассказах не ме­щан и мещанство, а скорей тех, кто не понимая