ГЛАВА ШЕСТАЯ ЗОЩЕНКО И ЕГО ЦЕНЗОР

Счастлив писатель, который мимо характеров скучных, противных, поражающих печальною сво­ею действительностью, приближается к характе­рам, являющим высокое достоинство человека... Великим всемирным поэтом именуют его, паря­щим высоко над всеми другими гениями мира, как парит орел над другими высоко летающими... Но не таков удел, и другая судьба писателя, дерз­нувшего вызвать наружу все, что ежеминутно пред очами и чего не зрят равнодушные очи, всю. страшную, потрясающую тину мелочей, опу­тавших нашу жизнь, всю глубину холодных, раздробленных, повседневных характеров... Ему не собрать народных рукоплесканий... к нему не полетит навстречу шестнадцатилетняя девушка с закружившеюся головою и геройским увлече­ньем... ему не избежать, наконец, современного суда, лицемерно-бесчувственного современного суда, который назовет ничтожными и низкими им лелеянные созданья, отведет ему презренный угол в ряду писателей, оскорбляющих челове­чество, придаст ему качества им же изображенных героев.

Гоголь, Мертвые души

Я — за смех... Но нам нужны Подобрее Щедрины И такие Гоголи, Чтобы нас не трогали.

Ю. Благов

Критики Зощенко были людьми образован­ными, они были нормативными читателями. Они прекрасно знали, что писатель Зощенко в реаль­ной жизни никак не равен своему литературно­му герою. Они превосходно сознавали сатиричес­кую направленность его творчества. Но они не знали, куда отнести писателя Зощенко, к какой группе. А отнести было надо, ибо в двадцатые годы, не говоря уже о тридцатых, говорилось больше о писателях, чем об их произведениях, велись постоянные дискуссии о том, какие взгля­ды выражает писатель, на чьей он стороне, кому он симпатизирует. Писателей делили на три чет­кие группы: пролетарских, попутчиков и буржу­азных. Последние считались откровенными вра­гами, к попутчикам относились с большим по­дозрением, от них требовали четкого публичного определения своих взглядов, вкусов и позиций.

Рассказы Зощенко оказались для критиков твердым орешком именно из-за двухфокусности

их сатиры (с одной стороны, высмеивается ге­рой, а с другой стороны — и сама действитель­ность) , а также из-за невозможности определить лицо сказового героя — т.е. враг ли он, или прос­то человек своего класса, еще не очень хорошо разобравшийся в сложной политической и эконо­мической обстановке. Эта двойственность зощен-ковского творчества вызывала и двойственность критических его оценок. В зависимости от того, обижался критик или нет за рабочий класс, мы­сленно ассоциируя себя с ним и пытаясь дать его классовую оценку герою, или, наоборот, считал героя Зощенко отщепенцем, пережитком старо­го общества, мещанином, которого нужно выяв­лять и с которым нужно бороться, определялся

характер и направление его критической продук­ции. Другими словами, камнем преткновения был простой, на первый взгляд, вопрос: солида­рен Зощенко со своим героем или не солидарен? И ответить можно было на этот вопрос по-разно­му: солидарен, ибо позиция рассказчика совпадает с позицией героя — он его во всем оправ­дывает и поддерживает; несолидарен, ибо автор стоит за произведением и управляет механизмом

иронии, ведущим рассказ. Однако решение "несолидарен" вело еще к одной дилемме: не солидарен, потому что высмеивает пережитки, или по­тому что высмеивает сам новый строй?

Невозможность четко определить обществен­но-политическую позицию Зощенко выводила критиков из себя. Мнения были сбивчивые и противоречивые. Одни защищали Зощенко, дру­гие ругали. Чаще его ругали, чем хвалили. 1929 году Зощенко писал М.Слонимскому: "Ругают за мещанство! Покрываю и любуюсь ме­щанством! /.../ Черт побери, ну как разъяснишь? Тему путают с автором". Впрочем, принялись ругать Зощенко гораздо раньше. Например, Георгий Горбачев в первом номере "Звезды" за 1926 год опубликовал статью под заглавием "На переломе, (Эволюция русской литературы за 1924-1925 г.)", Горбачев задался целью уточ­нить термины "буржуазный писатель , попут­чик" и "пролетарский писатель". В этой статье все серапионы и в том числе персонально Зощен­ко не удостаиваются даже звания попутчиков. Попутчики, по определению критика, — это "те интеллигентские писатели, которые, разделяя коммунистический идеал и большевистские ме­тоды его достижения, хотя бы и с уклонами, идут за пролетариатом", они "стараются идти в ногу с рабочим классом и понять его пути, они готовы во имя своих основных симпатий не вы­ступать против того в нашей практике, что им не­понятно, и биться со всякими покушениями на пролетарскую власть и руководящую ею партию. Вот таких-то писателей и следует называть попут­чиками, Эренбург же, Серапионы, Пильняки и т.д. — это враги, хотя бы и легальные, или же это колеблющиеся представители реакционной час­ти мелкой буржуазии". Далее в статье Слоним­ский и Зощенко определяются как "писатели реакционные мещане".

Некоторые из критиков прекрасно разобра­лись в своеобразной творческой манере Зощенко, но их испугал сам результат их находок. Стараясь отмежеваться от опасной общественной пози­ции Зощенко, опасаясь за свою собственную су­дьбу, они или прямо осуждали писателя, или, в лучшем случае, создавали у читателя общее не­гативное к нему отношение. Одним из таких кри­тиков был ВБешнев, который писал про Зощенко: "У него всегда одни и те же действующие лица — простаки, глупые и темные, одни и те же маленькие типы, одни и те же недостатки и неле­пости советской бытовой действительности. Все это тщательно подбирается для смеха, ради смеха. И чтобы не получилось безотрадной тенден­ции, вообще чтобы не было никакой тенденции, он жало своей иронии маскирует и смягчает на­ивным и добродушным тоном. Но этот отказ от тенденции тенденциозен и разоблачается искус­ственностью приемов его творчества".

Объективности ради следует сказать, что не только Зощенко был избран объектом критики в двадцатых годах (потом уже все пошло по инер­ции) , а и все тогдашние сатирики и даже сатира как вид искусства в целом.

природе сатиры спорят до сих пор, и один вопрос все время остается нерешенным: дейст­вительно ли сатира является грозным оружием социальной борьбы, действительно ли она может каким-либо образом повлиять на массовое об­щественное сознание и вызвать определенные по­литические последствия? Одни критики считают, что сатира действительно выполняет функцию метлы, то есть "борется" с недостатками и урод­ствами социального общежития, влияет на наст­роения широких слоев населения и определяет их отношение к внутри- и внешнеполитическим и социальным вопросам. Такие критики разделяют сатиру на "свою" и на "вражескую"; последняя определяется ими как некий вид подрывной ан-

тигосударственной деятельности. Другие, наобо­рот, видят в сатире, даже самой "вражеской"

мирный выход негативных эмоции по отноше­нию к объекту сатиры, будь то даже крупный политический деятель или сам общественный строй, и приводят примеры сознательно разре­шенной властями "хулы" на крупных лиц и по­литические партии в разных культурах в различ­ные исторические эпохи. Третья точка зрения исключает вообще вопрос о влиянии сатиры на политику, как нерелевантный, ибо никакая са­мая злая и антиправительственная сатира ни ра­зу на протяжении человеческой истории не пов­лияла на перемену политики, идеологии или об­щественного строя какого-либо государства. Подтверждается эта третья точка зрения приме­рами из недавней истории: существованием са­мых острых политических анекдотов в эпоху Гитлера и Сталина, которые не сыграли в общем видимой роли в перемене общественного строя