Я еду из Вятки в Казань за пополнением для моего полка. Еду на почтовых лошадях. Иногда сообщения нет. Я еду в кибитке, завернутый в одеяла и в шубы. 
Три лошади бегут по снегу. Кругом пустынно. Лютый мороз. Рядом со мной прапорщик С. Мы вместе с ним едем за пополнением. Мы едем второй день. Все слова сказаны. Все воспоминания повторены. Нам безумно скучно. Вытащив из кобуры наган, прапорщик С. стреляет в белые изоляторы на телеграфных столбах. Меня раздражают эти выстрелы. Я сержусь на прапорщика С. Я грубо ему говорю:
— Прекрати... болван! Я ожидаю скандала, крика. Но вместо этого я слышу жалобный голос в ответ. Он говорит:
— Прапорщик Зощенко... не надо меня останавливать. Пусть я делаю, что хочу. Я приеду на фронт, и меня убьют. Я гляжу на его курносый нос, я смотрю в его жалкие голубоватые глаза. Я вспоминаю его лицо почти через тридцать лет. Он действительно был убит на второй день после того, как приехал на позицию. В ту войну прапорщики жили в среднем не больше двенадцати дней.