Навигация
Последние новости:
Рекомендуем

Показать все

Посещаймость
Страница 57
аспекта. При этом разрушительное действие зощенковского пародирования направлено сразу на несколько объектов.
Первый из них — литература начала века. Задача, не осуществленная в критическом жанре, была выполнена в прозе. Отношение писателя к литературе начала века с кругом его героев, тем, всего арсенала художественно-речевых средств (естественно, в аспекте самим же писателем сформированного представления об этом арсенале) наиболее разветвленно представлено в повести «М. П. Синягин». Задача повести — не обличение ее героя, как казалось критике, а «обличение» литературы. Расквитаться с литературой целой эпохи — от Лаппо-Данилевской до Блока — оказалось делом нелегким, и странная смесь сочувствия и скепсиса присутствует решительно в каждом слове. Приведем свидетельство, ценное тем, что оно принадлежит не только современнице, но давней и тонкой ценительнице работы писателя. 14 мая 1967 г. Е. Г. Полонская писала нам: «О «Мишеле Синягине» Зощенко — я его пе любила и даже сказала, что у Зощенко неизвестно, когда он шутит, когда говорит правду, и он обиделся на меня».
В первой главе мы упоминали, что один из популярных беллетристов начала века Ю. Слёзкин оказался почти одновременно объектом полемического рассмотрения двух вступавших в литературу писателей — М. Зощенко п М. Булгакова. В упоминавшейся нами статье 1922 г. Булгаков, цитируя недавний рассказ Слёзкина. писал: «Разгадать лицо Ю. Слёзкина можно именно по его языку, который так тесно и выпукло облекает его внутреннее существо.
«Я гулял по Кузнецкому (в Москве), когда ко мне подошла женщина очень прилично, даже, если хотите, изысканно одетая, извиняясь за беспокойство, спросила, который час. Я любезно приподнял котелок, мельком глянув в лицо незнакомки, скрытое густой черной вуалеткой (помню еще на вуалетке вышитые бабочки), и, достав из бокового кармана свой старинный золотой брегет, посмотрел на стрелки» («Пармские фиалки»). Господин, любезно приподнявший котелок — слащавый господин, а кроме того, пеобычайно точный господин: о Кузнецком говорит и добавляет, что он в Москве. И ведь не потому добавляет, что думает, будто есть на свете хоть один читатель, который бы этого не знал, а нарочно добавляет. И если напишет, что шел по Невскому, непременно пояснит, что он в Петербурге. Нарочно. Ибо манерный господин. Господин, встретившийся с дамой, отмечает ее изысканный наряд, не указывая, в чем его изысканность. Значит, и сам он человек понимающий, со вкусом, и в читателях своих вкуса ожидающий. Такого рода господа у Ю. Слёзкина на каждом шагу. Он хорошо их знает, прекрасно разбирается в их психологии и точно описывает их манеры. Так описы¬вать их может только тот, кто сам вышел из их среды, пропитался ее эманацией» 4.
Когда Зощенко рисует встречу своих героев в повести «О чем пел соловей», «тот же самый» Язык облекает иное
аспекта. При этом разрушительное действие зощенковского пародирования направлено сразу на несколько объектов.Первый из них — литература начала века. Задача, не осуществленная в критическом жанре, была выполнена в прозе. Отношение писателя к литературе начала века с кругом его героев, тем, всего арсенала художественно-речевых средств (естественно, в аспекте самим же писателем сформированного представления об этом арсенале) наиболее разветвленно представлено в повести «М. П. Синягин». Задача повести — не обличение ее героя, как казалось критике, а «обличение» литературы. Расквитаться с литературой целой эпохи — от Лаппо-Данилевской до Блока — оказалось делом нелегким, и странная смесь сочувствия и скепсиса присутствует решительно в каждом слове. Приведем свидетельство, ценное тем, что оно принадлежит не только современнице, но давней и тонкой ценительнице работы писателя. 14 мая 1967 г. Е. Г. Полонская писала нам: «О «Мишеле Синягине» Зощенко — я его пе любила и даже сказала, что у Зощенко неизвестно, когда он шутит, когда говорит правду, и он обиделся на меня».В первой главе мы упоминали, что один из популярных беллетристов начала века Ю. Слёзкин оказался почти одновременно объектом полемического рассмотрения двух вступавших в литературу писателей — М. Зощенко п М. Булгакова. В упоминавшейся нами статье 1922 г. Булгаков, цитируя недавний рассказ Слёзкина. писал: «Разгадать лицо Ю. Слёзкина можно именно по его языку, который так тесно и выпукло облекает его внутреннее существо.«Я гулял по Кузнецкому (в Москве), когда ко мне подошла женщина очень прилично, даже, если хотите, изысканно одетая, извиняясь за беспокойство, спросила, который час. Я любезно приподнял котелок, мельком глянув в лицо незнакомки, скрытое густой черной вуалеткой (помню еще на вуалетке вышитые бабочки), и, достав из бокового кармана свой старинный золотой брегет, посмотрел на стрелки» («Пармские фиалки»). Господин, любезно приподнявший котелок — слащавый господин, а кроме того, пеобычайно точный господин: о Кузнецком говорит и добавляет, что он в Москве. И ведь не потому добавляет, что думает, будто есть на свете хоть один читатель, который бы этого не знал, а нарочно добавляет. И если напишет, что шел по Невскому, непременно пояснит, что он в Петербурге. Нарочно. Ибо манерный господин. Господин, встретившийся с дамой, отмечает ее изысканный наряд, не указывая, в чем его изысканность. Значит, и сам он человек понимающий, со вкусом, и в читателях своих вкуса ожидающий. Такого рода господа у Ю. Слёзкина на каждом шагу. Он хорошо их знает, прекрасно разбирается в их психологии и точно описывает их манеры. Так описы¬вать их может только тот, кто сам вышел из их среды, пропитался ее эманацией» 4.Когда Зощенко рисует встречу своих героев в повести «О чем пел соловей», «тот же самый» Язык облекает иное