обрадовался, когда я случайно по другому поводу сказал ему, что Гоголя тоже ругали,беллетристики.—Печать и революция, 1923, № 4, с. 128—129)..Из более поздних напомним специальную работу П. Бицилли«Зощенко и Гоголь», анализирующую главным образом рассказ «Мудрость»; приводя пример «перечня» у Гоголя, Бицилли пи-шет: «Ведь он вылитый Зощенко! Но эти отрывки — из Гоголя (...) Изучение подражателей плодотворно в том отношении,что позволяет видеть „манеру" мастера, служащего образцов - Но когда мы имеем дело не с подражателем, а учеником, творчески наследующим образцу, то сравнение его творчества с , творчеством мастера сулит еще большее: этот метод помогает обнаружить не только „манеру" образца, но и то, что лежит за нею. Ученик является тогда комментатором учителя» (Числа, 1932, кн. в, с. 214-215). менуя его вещи „малороссийскими жартами"» (запись от 22 апреля 1930 г.). Сопоставление с Гоголем — и литературное и биографическое — было обычным для позднейших критиков и мемуаристов. «Я думаю, что когда Зощенко в своей „Голубой книге" расширяет горизонт до охвата мира, то ему не хватает второй гоголевской стихии, гоголевской тройки, гоголевского высокого разговора <...> Зощенко — реалист, ему нужен гоголевский широкий голос»,—писал  Шкловский13. Развернутую параллель между писательской и жизненной судьбой Гоголя и Зощенко проводит Федин в 1943 г. и дважды поясняет, что сравнение с Гоголем — «единственное сравнение, которое никогда не могло бы обидеть столь обидчивого Зощенко» 14. К. Чуковский в 1957 г. цитирует в своем дневнике письмо, описывающее впечатление автора от недавней встречи с Зощенко: «Кажется, он похож на Гоголя перед смертью. А при этом умен, тонок, великолепен <...> Болен: целый месяц ничего не ел, не мог есть. Теперь учится есть» (запись от 2 августа 1957 г.). А через несколько лет явно не без связи с Гоголем так вспоминает о Зощенко середины 30-х годов: «Он жаждал поучать и проповедовать, он хотел возвестить удрученным и страждущим великую спасительную истину, указать им путь к обновлению и счастью» — и далее 15. Сам же Зощенко в это самое время, 12 марта 1936 г., записал в дневнике: «Как мерзко и противно читать письма Гоголя! Сколько пошлости, ханжества и, пожалуй, даже тупой ограниченности. Это уже болезнь» (последняя фра¬за зачеркнута; Архив М. Зощенко). К этим письмам он обращался, однако, неоднократно — и, быть может, впечатление от них менялось. 26 ноября 1927 г. Чуковский воспроизводит разговор с Зощенко: «Он сказал понуро: „А у меня такая тоска, что я уже третью неделю не прикасаюсь к перу. Лежу в постели и читаю письма Гоголя —и никого из людей видеть не могу! <...> Он задал мне вопрос: „должен ли писатель быть добрым?" И мы стали разбирать: Аолстой и Достоевский были злы, Чехов натаскивал себя