ПРЕДИСЛОВИЕ

В центре данной работы — проблема авторского слова как ключевая в поэтике Зощенко.Характерный зощенковский сказ недаром в первую очередь возникает в памяти читателя — прежде героев, прежде сюжетов даже наиболее известных рассказов. Со специфической интонацией рассказчика всегда связывается наше представление о художественной манере Зощенко и о самом его художественном мире. Вокруг слова рассказчика и взаимоотношений этого слова с собственно авторской позицией постояно велись споры в современной критике, которой словесная манера писателя казалась случайной и необязательной. «Вы дайте нам обыкновенную вашу повесть или рассказ»,—говорит ему в начале 20-х годов М. Кузмин. И далее на протяжении десятилетий критика непрестанно требует от Зощенко чего-нибудь «обыкновен¬ного». Читая «Возвращенную молодость» или ^«Голубую книгу», она недоумевает над несоответствием «смешных» слов «серьезному» замыслу. Она ожидает, когда же Зощен¬ко будет писать «нормальным», обыкновенным, серьезным языком, оставив «смешные» слова для смешных рассказов. Между тем А. М. Горький писал ему: «Отличный язык вы¬работали вы, Михаил Михайлович, и замечательно легко владеете им. И юмор у вас очень «свой». Я высоко ценю Вашу работу, поверьте: это не комплимент».Говоря о слове Зощенко, мы пытаемся показать принципиальную новизну словесно-художественного мышления, открытого писателем, о которой сам он сказал однажды: «...некоторая моя новизна в литературе была целиком моим изобретением», и дать хотя самое общее описание этого нового художественного языка.В 1965 г. К. И. Чуковский писал: «Знаю, что многим мое определение покажется неожиданным, странным. Зощенко до такой степени забытый писатель — совершенно неизвестный читателям, что до сих пор остается неведомой даже его основная черта — интенсивность его духовного роста. Он постоянно менялся, никогда не застывая на достигнутом, каждая новая книга знаменовала собою новый этап его психического и эмоционального развития. В каждой своей книге он — новый, совершенно непохожий на того, каким Мы знали его по предшествующим его сочинениям. В двадцатых годах он — один, в середине тридцатых — другой, в сороковых годах — опять-таки непохожий на двух предыдущих. Он — писатель многосторонний и