Островский напоминает, что герои греческой древ­ности Ахилл и Одиссей для последующего времени во многом утрачивают свой ореол. С другой стороны, бес­спорное для нового времени величие Сократа было не понято современниками и осмеяно Аристофаном. Доб­лесть средневекового рыцаря по своему нравственному уровню для последующего времени оказывалась непри­емлемой, а по своей практической неприложимости стала смешной и вызвала в конце концов комический образ Дон-Кихота.

«Древность,— пишет Островский,— чаяла видеть че­ловека в Ахилле и Одиссее и удовлетворялась этими типами, видя в них полное н изящное соединение тех определений, которые тогда выработались для челове­ка и больше которых древний мир не успел еще заме­тить ничего в человеке; с другой стороны, легкая и изящная жизнь афинская, прикидывая Сократа на свой аршин, находила его лицом комическим. Средневеко­вый герой был рыцарь, н художество того времени успело изящно соединить в представлении человека хри­стианские добродетели с зверским ожесточением против ближнего. Средневековый герой идет с мечом в руках водворять кроткие евангельские истины; для него празд­ник не полон, если среди божественных гимнов не раз­даются из пылающих костров вопли невинных жертв фанатизма. При другом воззрении тот же герой сража­ется с баранами и мельницами».

Мысль об исторической относительности нравствен­ных понятий, взгляд на литературный тип как на от­ражение. идейного духа эпохи, оценка разных этических идеалов в свете их исторической принадлежности — все это перекликается с Белинским. Нельзя не заметить, что примеры, какие привлекает Островский из литера­туры прошлого, Ахилл и Одиссей, Сократ н Аристофан, средневековое рыцарство н Дон-Кихот, были и для Бе­линского постоянными примерами к общей мысли об изменении нравственных идеалов в истории человече­ства.

Для своего времени, писал Белинский, Ахилл н Одиссей, вместе с другими героями «Илиады» и «Одис­сеи», были «полными представителями национального духа» Древней Греции. Ахилл—«герой по преимуществу, с головы до ног облитый нестерпимым блеском славы, полный представитель всех сторон духа Греции, достойный сын богини» V, 38. «Одиссей — представи­тель мудрости в смысле политики» V, 38; ср. V, 325— '326; VI, 20; VI, 589. При воззрениях нового времени внутренняя ценность их героизма упала. По новым по­нятиям, героические заслуги Ахилла снижаются уже тем, что подвиги свои он совершает лишь благодаря чудесной помощи богини Афины, хотя, по понятиям своего време­ни, для Ахилла в этом ничего умаляющего не заключалось X, 388—389. Самое содержание морального во­одушевления Ахилла во многом для современного чело­века не показалось бы высоким. «Если бы,— писал Бе­линский,— в наше время какой-нибудь воин стал мстить за падшего в честном бою друга или брата своего, зарезывая на его могиле пленных врагов,— это было бы от­вратительным, возмущающим душу зверством; а в Ахилле, умиляющем тень Патрокла убийством обезоруженных врагов, это мщение — доблесть, ибо оно выходило из нравов и религиозных понятий общества его времени» VI, 589.