По своей доверчивости он быстро увлекается; «он, казалось, очень скоро н доверчиво одушевлялся»,— за­мечает автор. Речь Мышкина не знает одеяний, которые

Опасливая душа, Даже когда говорит своё и дорогое, приберегает на всякий случай, чтобы спрятать себя. В этом отношении его оттеняет Евгений Павлович Радомский, жених Аглаи. Автор выделяет в нем это осто­рожное благоразумие «воспитанного» человека. Когда он высказывает мысли не совсем обычные, парадоксаль­ные, слишком откровенные, он прячется за шутку и улыбку: он «как будто горячится, а в то же время как будто и шутит», говорит «как будто с необыкновенным увлечением и жаром и в то же время чуть не смеясь, может быть, над своими же собственными словами...» Между тем, «в князе была одна особенная черта,— замечает тут же Достоевский,— состоявшая в необык­новенной наивности внимания, с каким он всегда слу­шал что-нибудь его интересовавшее, н ответов, какие давал, когда при этом к нему обращались с вопросами. В его лице и даже в положении его корпуса как-то от­ражалась эта наивность, эта вера, не подозревающая ни насмешки, ни юмора».

В том же мотиве поведение Мышкина на вечере у Епанчиных. Доверчивый, ищущий душевного привета, князь легко поддался обману внешней обходительно­сти. «Ему и в мысль не могло прийти,— пишет автор,— что все это простосердечие и благородство, остроумие и высокое собственное достоинство есть, может быть, толь­ко великолепная художественная выделка», и проч. Князь светскую любезность принял за чистое простоду­шие и сердечность, быстро «рассчастливился», и только он одни из всех не чувствовал, как он обманулся, как он был смешон, жалок и неприличен в горячем пафосе своего сердца.

То же отсутствие самолюбия отмечено автором и в том, как легко Мышкин принимает одолжение. Предло­жение Рогожина дать денег, сшить шубу и проч. при­нимает охотно н просто. Без всякого смущения берет от Епанчина двадцать пять рублей. Одолжаясь, он не ощу­щает унижения. Он не сторонится от милостыни. При­нять милостыню помешало бы самолюбие, но у него нет соревнования, и в милостыне он видит только то, что есть в ней сердечного.