Постольку, поскольку данный конфликт рисуется как постоянная принадлежность этой жизни, как драматизм, присущий в этих условиях обычному состоянию чело­века, пьеса и должна была фиксировать обычный ход жизни в его буднично-обыкновенном, длящемся, обиходе.

Бытовой поток жизни в этом случае для Чехова яв­лялся не только дополнительным аксессуаром, дающим средство конкретизации главных образов, но и прямым объектом творчески фиксированного жизненного дра­матизма.

Поэтому центральное событие пьесы продажа усадь­бы Чеховым не изолируется от повседневного хода жиз­ни, а дается в перспективе общих разрозненно-сплетаю­щихся бытовых линий. Вправленное в бытовой контекст центральное событие уже не представляется исключе­нием, а составляет лишь часть общего обычного содер­жания жизни этих людей.

Ощущение пестроты и непрерывности обычного хода жизни достигается наложением взаимно перекрещиваю­щихся линий прошлого и настоящего, мотивов, непо­средственно связанных с судьбою усадьбы, и мотивов, посторонних и принадлежащих нейтрально и привычно текущему бытовому обиходу.

Все происходящее показано как продолжение и ре­зультат давнего сложения жизни. Прошлое непосредст­венно присутствует в настоящем, наполняет его собою, связывает текущий день со вчерашним, указывает на давность сложения той индивидуально-психической инер­ции, с какою действующее лицо выступает теперь. Те­кущий момент с центральной завязкой пьесы оказыва­ется распределенным в множественной перспективе раз­нообразных и не теперь только явившихся, а давно уже привычных индивидуальных настроений.

Кроме того, аспект и тон бытовой обычности сооб­щает происходящему характер давней и непрерывной длительности, привычной хроничности этого состояния. Жизнь идет своим чередом, обычным порядком, и каж­дый в ней участвует, не нарушая ее общего хода. Одна­ко среди ежедневных встреч, вялых разговоров, полу­равнодушных споров и робких полупризнаний каждый из них, как только на минуту отвлечется и окажется перед самим собой, сейчас же ощущает, как в нем что-то оста­ется непримененным, всегда зовущим и неисполнимым.

А жизнь идет, сорится изо дня в день бесплодно и безрадостно. Горечь жизни этих лиц, их драматизм, следовательно, состоит не в особом печальном событии, а именно в этом длительном, обычно томительно-непол­ном ежедневно-будничном состоянии.