Роман, над которым автор немало посидел и пора­ботал».

Многие повести и пьесы, написанные здесь, Черны­шевский в январе 1871 года отправил с «оказией» в Пе­тербург родным для печати. «В ожидании переезда,— писал тогда Чернышевский жене, — я перестал писать повести, которые изобретаю: при переезде чем меньше бумаг, тем лучше. И без новых прежние достаточны для наполнения десятков книжек журналов. Чтобы оставить при себе несколько поменьше, посылаю тебе пачку, из которой кое-что, и может быть, и удобно для напечатания» XIV,505.

В этой пачке были присланы: 1. «Пролог пролога», 2. «Дневник Левицкого», 3. «Тихий голос, или История одной девушки», 4. «Другим нельзя, драма без раз­вязки, 5. «Потомок Барбаруссы», 6. «Кормило кормчему», 7. «Знамение на кровле», 8. «Великодушный муж», 9. «Мастерица варить кашу». Номера 4, 5, 6 и 7 названы «Эпизодами из книги Эрато», номера 6 и 7, кроме того, имеют подзаголовок «Из чтений в Белом зале».

Безусловно, это было далеко не все, что тогда у Чер­нышевского имелось. Многое, как он и сам отмечал в письме к жене, оставалось у него на руках: «Эта пач­ка — незначительная часть приготовленного мною для печати; я выбрал только то, что не нужно Mire для спра­вок. Вообще то, что я пишу, связано — один роман с другим, другой с третьим,— так что многое, готовое у меня, должно оставаться в моих руках до отделки сле­дующих рассказов, которыми займусь по переезде» XIV, 505.

Все отосланное в этой пачке дошло по назначению, но было напечатано лишь в 1906 году в первой части X тома Собрания сочинений Чернышевского.

Все, оставшееся на руках Чернышевского, по-видимому, погибло или при переезде в Вилюйск, или впослед­ствии при многочисленных обысках. О некоторых из этих утраченных произведений Чернышевского сохрани­лись сведения в воспоминаниях его товарищей по за­ключению.

В Вилюйске обстановка была уже иная. Около Чер­нышевского, кроме приставленных к нему двух урядни­ков и одного жандармского унтер-офицера, никого не было. Жизнь проходила уже совсем одиноко. Из приез­жавших к Чернышевскому мало кого допускали. Адми­нистрация все более и более пугалась возможности бег­ства важного узника и «принимала меры». Местные жители, с которыми он мог входить в отношения, нисколь­ко его не интересовали: «говорить мне с ними ровно не о чем, и я с каждым годом более и более бесцеремонно объясняю им, что мне с ними скучно» XIV, 622.