Из этих двух побуждений второе он приглушает: он боится «сентиментальности»: «А ну, если она вдруг расхохочется, куда я тогда полезу?» — Эта идея ме­ня привела в бешенство. К концу-то речи я действи­тельно разгорячился, и теперь самолюбие как-то стра­дало».

По уходе от Лизы в нем опять сталкиваются какие - то две противоположности. Ему стыдно «вчерашней сентиментальности». Он злится, грызет себя за нее. «Ведь нападет же такое бабье расстройство нервов, тьфу!» С другой стороны, воспоминание о Лизе его как-то иначе мучит: «Точно как будто на душе моей лежало какое-то преступление». Он карал себя за «бес­честную лживую маску». Он успокаивал себя воспоми­нанием о том, что и в нем было «настоящее чувство», утешал себя тем, что от его слов ей вреда не будет «Если она поплакала, то это хорошо, это благотворно подействует...», но все-таки «никак не мог успокоить­ся». Ему вспоминалось и давило сердце лицо Лизы «в ту минуту», бледное, искривленное лицо, с «мучени­ческим взглядом», с «жалкой, искривленной, ненужной улыбкой».

Но все это подавлялось самолюбивой злобой. Его самолюбие мучилось больше всего. «Вчера я таким пе­ред ней показался... героем... а теперь, гм!..» и проч.. Страх за свой неизбежный стыд рождал злобу к «ви­новнице» этого стыда. Но все же среди негодования он сам «останавливался, и даже в большом смущении». После новых приступов злобы, в отчаянии перед без­выходностью неминуемого унижения герой впадает в самоутешение в «прекрасном и высоком»: воображение ему рисует, как он спасает Лизу, она его любит, она бросается к его ногам, он прикидывается, что не пони­мает «...не знаю, впрочем, для чего прикидываюсь, так, для красоты, вероятно», говорит ей речи, полные «ве­ликодушия» и «неизъяснимого благородства» «...зарапортовывался в какой-нибудь такой европейской, Жорж-Зандовской, неизъяснимо благородной тонкости...»

Перед приходом Лизы вставляется скандальная сце­на с Аполлоном, и тем еще более усугубляется прини­женность и мука героя за утраченное «геройство». С приходом Лизы сцена развивается в усиленном на­гнетании стыда и приниженности, а вместе с ними и мстительной злобы за свой все больший конфуз.