Над всей пьесой веет мысль о власти действительно­сти над людьми, о разорванности между субъективными стремлениями людей и той объективной данностью, которую они имеют и которую могут иметь.

Чехов видит, как в этой обстановке бесплодно про­падают лучшие движения души человеческой, как бес­силен человек перед задачей претворить свои светлые порывы в действительную реальность. Одни бессильны потому, что хорошие, добрые стороны их морального существа искалечены привычками жизни на чужой счет, н они не замечают вреда своего праздного существова­ния Раневская. Другие бессильны потому, что их дея­тельность, даже при лучших субъективных намерениях, в общественно-объективном значении получает отрица­тельный смысл Лопахин. Третьи бессильны потому, что, несмотря па правильность и беззаветность их стрем­лений к радикальному изменению общественных отноше­ний, они ни в какой мере не располагают силами и воз­можностями для выполнения таких целей Трофимов.

Переживаемый общественный сдвиг Чехов расцени­вает положительно, как пробуждение от застоя, как симп­том приближения лучшего будущего. Однако жизнь сдвинулась, на его взгляд, еще не в такой степени ре­шительно и победоносно, как это необходимо для ее об­новления. Чехов видит, что появились люди, воодушев­ленные новыми целями, с ясным сознанием необходимо­сти перемен, люди с большой верой в успех своего дела. Какие-то хорошие результаты от этого должны быть, но они еще не видны и перспективы их теряются в самой отдаленной неизвестности.

Новые люди и их благие намерения пока еще во мно­гом находятся в плену той же действительности, хотя сами себе они не дают в этом отчета. Общий ход ве­щей обеспложивает их усилия. Поэтому лирическое со­поставление мрачного настоящего и страстной тоскую­щей жажды лучшего будущего во всей пьесе до конца сохраняет свою силу.

Всякий читатель, интересовавшийся Чеховым, заме­тит, что многое, сказанное в настоящей статье о драма­тургическом построении «Вишневого сада», имеет отно­шение и к другим пьесам Чехова «Чайка», «Дядя Ва­ня», «Три сестры». Сосредоточенность драматического конфликта на ежедневно-бытовом состоянии человека, сущность этого конфликта как постоянное, хроническое противоречие между таимой индивидуальной мечтой и силою властных обстоятельств, разрозненность между людьми в их индивидуально-интимном мире и происте­кающее отсюда одиночество — все эти моменты так или иначе присутствуют во всех пьесах Чехова. Поэтому об­щими для них являются и такие драматургические осо­бенности, как рассеянность центрального драматическо­го эпизода в бытовой перспективе, внешнетематическая разорванность сцен и диалогов, сдержанность эмоций и особые пути их обнаружения.