С философией Гегеля Толстому приходилось сталки­ваться по разным поводам и в разные годы жизни. Пер­вое знакомство относится к молодым годам. В трактате «Так что же нам делать?» Толстой писал:. «Когда я на­чал жить, гегельянство было основой всего: оно носи­лось в воздухе, выражалось в газетных и журнальных статьях, в исторических и юридических лекциях, в по­вестях, в трактатах, в искусстве, в проповедях, в разго­ворах. Человек, не знавший Гегеля, не имел права го­ворить; кто хотел познать истину, изучал Гегеля. Все опиралось па нем...» 25, 332.

Ближайшими собеседниками молодого Толстого по общим вопросам мировоззрения в ту пору были гегель­янцы. Б. Чичерин, В. Боткин, А. Дружинин, Ю. Самарии тогда гегельянец, К - Аксаков — все в разной степени и по-разному были проникнуты философией Гегеля, различно на нее реагируя, но неизменно считаясь с нею и следуя ей хотя бы в самой постановке вопросов. Прав­да, такой законченный гегельянец, как Б. Н. Чичерин, не считал Толстого «философом», но тут в большой мере сказались и профессионализм Чичерина, свысока смот­ревшего на Толстого как на самоучку, «вообразившего себя мыслителем, призванным поучать мир», и тогдаш­няя неуверенность в себе Толстого, а главное, тут ска­залось огромное различие в тех критериях, с какими Толстой и Чичерин подходили к оценке идейной жизни.

Во всяком случае, основные идеи Гегеля уже тогда Толстому были известны, и надо предполагать, что во время философских чтений в работе над романом «Вой­на и мир» Гегелю Толстым было уделено большое вни­мание. Отметим, что в черновых рукописях Толстого, от­носящихся к роману «Война и мир», среди философов, обсуждавших вопрос о свободе волн, им назван и Ге­гель 15, 226.

Упоминания о Гегеле в письмах и бумагах Толстого увеличиваются в конце 70-х и начале 80-х годов в связи с переживаемым тогда кризисом. С середины 80-х годов полемическое внимание Толстого к Гегелю было связано с его работой над трактатом «Что такое искусство?».

Толстой не раз упоминает о свойственной Гегелю «за­путанности выражении» 69, 96, о недостатках и труд­ностях его «изложения» 62, 221—223. Однако решаю­щее значение для нерасположения Толстого к Гегелю, разумеется, имела не «запутанность выражений». Та же «запутанность выражений», по его словам, была свойст­венна и Канту 69, 96, но это не помешало Толстому с восхищением прочитать «Критику практического разу­ма» 64, 102, 104—106.