То же и об Одиссее как о герое. «Одиссей есть апофеоза человеческой мудрости; но в чем состоит его муд­рость? В хитрости, часто грубой и плоской, в том, что на нашем прозаическом языке называется «надуватель­ством». И между тем в глазах младенческого народа эта хитрость не могла не казаться крайнею степенью возможной премудрости» V, 34.

Говоря о Сократе, Белинский особенно выдвигал мысль о том, что его судьба сложилась столь печально не от особо дурных качеств его врагов, а от тех отста­лых понятий, с которыми столкнулась мудрость Сокра­та и которые были общей принадлежностью времени. «Палачи его, афиняне,— писал Белинский,— нисколько ие были ни бесчестны, ни развратны, хотя они и погу­били Сократа». В частности, Аристофан, осмеявший Сократа в комедии «Облака», нисколько не был ниже уровня нравственности своего времени. «Оставим в сто­роне наши добрые и невинные учебники и скажем пря­мо, что с понятием об Аристофане должно соединяться понятие о благороднейшей и нравственнейшей личности». Виноват ои был лишь в том, что он разделял общие предрассудки своего времени н, видя «падение поэти­ческих верований гомерической Эллады», «думал по­

Мочь горю, защищая старину против нового, осуждая новое во имя старого и приняв охранительное, оппози­ционное положение в отношении к движительному дей - ствованию Сократа» XIII, 132. Отсталые и неверные понятия, препятствующие прогрессу, для Белинского были страшнее злой воли отдельных людей.

В том же соотносительном несовпадении старого и нового освещался Белинским и образ Дон-Кихота. Дон - Кихот «смешон именно потому, что он анахронизм». Рыцарственность средних веков «с ее восторженными понятиями о чести, о достоинстве привилегированной крови, о любви, о храбрости, о великодушии, с ее фа­натическою и суеверною религиозностью» оказалась неприложимой к условиям нового времени и вызвала про­тив себя реакцию в лице Дон-Кихота VI, 613. «А что такое Дон-Кихот? — Человек, вообще умный, благород­ный, с живою и деятельною натурою, но который вообра­зил, что ничего не стоит в XVI веке сделаться рыцарем XII века — стоит только захотеть» VII, 123; ср. VI, 33— 34.

В поступательном развитии нравственных понятий морально преобразующее значение литературы как для Белинского, так и для Островского мыслилось в том, что она помогает замене старых обветшалых представ­лений новыми, более широкими и более достойными че­ловека как разумного существа. «Публика ждет от ис­кусства,— писал Островский,— облечения в живую, изящную форму своего суда над жизнью, ждет соеди­нения в полные образы подмеченных у века современ­ных пороков и недостатков.,. И художество дает пуб­лике такие образы и этим самым поддерживает в ней отвращение от всего резко определившегося, не позво­ляет ей воротиться к старым, уже осужденным формам, а заставляет.,, быть нравственнее»