Как известно, театральная критика больше всего упрекала Чехова в том, что он вводит в свои пьесы из­лишние подробности быта и тем самым нарушает все законы сценического действия. Присутствие бытовых подробностей, какие казались ненужными, объяснялись неумелостью Чехова, привычкою писать повести и рас­сказы и его неспособностью или нежеланием овладеть требованиями драматического жанра. В этом смысле высказывались не только газетные и театральные рецен­зенты *, посторонние для Чехова и не знающие его, но н его прямые благожелатели например, А. Ленский, Вл. И. Немирович-Данченко.

Сам Чехов при написании своих пьес, по-видимому, испытывал наибольшее затруднение и смущение в том же отношении. Работая над «Лешим», он сам видел, что вместо драмы в привычном смысле у него получается что-то вроде повести. «Леший» годится для романа,— писал ои, — я это сам отлично знаю. Но для романа у меня нет силы... Маленькую повесть написать можно. Если бы я писал комедию «Леший», то имел бы на пер­вом плане не актеров и не сцену, а литературность. Если бы пьеса имела литературное значение, то и па том спа­сибо» 14, 204.

После «Лешего» Чехов надолго отошел от театра. Прошло семь лет. Чехов пишет «Чайку». Новая попытка опять делается не в том направлении, чтобы отказаться от бытовых подробностей, а чтобы преодолеть кажущу­юся несовместимость подобных подробностей с требова­ниями драматического жанра и добиться их сочетания. Чехов и теперь сознает, что «подробности» в новой пьесе присутствуют в непозволительной для привычной драмы дозе, но, видимо, отказаться от них не может. Работая, над «Чайкой», он писал: «Боюсь напутать и нагромоз­дить подробностей, которые будут вредить ясности». И еще: «Пишу ее не без удовольствия, хотя страшно вру против условий сцены. Комедия, три женских роли, шесть мужских, четыре акта, пейзаж вид на озеро; много разговоров о литературе, мало действия, пять пу­дов любви». И еще: «Начал ее forte и кончил pianissi­mo— вопреки всем правилам драматического искусства. Вышла повесть. Я более недоволен, чем доволен, и, чи­тая свою новорожденную пьесу, еще раз убеждаюсь, что я совсем не драматург» 16, 271, 285.

Все это говорит о том, что в драматических исканиях для Чехова какое-то воспроизведение сферы быта было непременным условием; от этого он не мог и не хотел отказаться. Иначе для него терялся смысл всего замыс­ла. Надо было во что бы то ни стало осуществить дра­матическую пьесу именно на материале каких-то быто­вых «подробностей». «Требуют, — говорил Чехов, — чтобы были герой, героиня сценически эффектны. Но ведь в жизни не каждую минуту стреляются, вешаются, объясняются в любви. И ие каждую минуту говорят ум­ные вещи. Они больше едят, пьют, волочатся, говорят глупости. И вот надо, чтобы это было видно иа сцене. Надо создать такую пьесу, где бы люди приходили, ухо­дили, обедали, разговаривали о погоде, играли в винт, но не потому, что так нужно автору, а потому, что так происходит в действительной жизни».