Вот выкидывание этого «побочного продукта» из ско­бок должного и совершается Толстым путем «диалек­тики души». Наиболее простой случай, это когда разные мотивы так называемой «храбрости» Толстым размеща­ются по разным персонажам наиболее ясный пример в «Набеге». Персонажи сопоставляются между собою в неодинаковом оценочно-эмоциональном соучастии ав­тора, и в результате выделяется тип, наиболее приемле­мый для Толстого — храбрость по чувству долга,— как наиболее отвечающий требованию естественности, отсут­ствию позы.

Но логическое сопоставление персонажей само по себе еще не столь характерно для Толстого. Это у него общее со всеми другими писателями. Здесь еще нет специфической толстовской «диалектики души». Совер­шенно отчетливо она открывается во втором и третьем севастопольских рассказах, где Толстой объединяет разные и противоположные состояния в одном лице, заставляя его проходить разные стадии настроений и даже объединяя противоположные импульсы и устрем­ления не только в одном персонаже, но и в одном мо­менте его переживаний Михайлов, Козельцовы и др.. Здесь в отдельных линиях, составляющих настроение, Толстой раскрывает свою мысль, обнаруживая разную степень значительности и важности этих моментов и линий.

Человек — величина переменная. Это обстоятельство для Толстого-моралиста имело особо важное значение. В поисках постоянных моральных опор этот сменяющий­ся поток психики нужно было или преодолеть какими-то иными открытиями, или совсем отказаться от всякой возможности остановиться. И Толстой, непрерывно фик­сируя и изображая изменчивость, на всем протяжении своего творчества оспаривает ее морально-нивелирую­щий смысл, «историей души» доказывая себе самому и читателю свою желанную н постоянную мысль о на­туральной укорененности «должного». Весь смысл обри­совки сложных и противоречивых состояний в конце концов всегда сводится к тому, чтобы показать, как жи­вет, заслоняется или, наоборот, пробуждается, и за хором гетерономного или верхнего, тихо или громко, звучит голос «натуры», живой искренности. Возьмем ли мы состояния Михайлова или Праскухина в жару воен­ного огня, или состояние Пьера перед женитьбой на Элен, состояния Левина, связанные, например, с его ви­зитом к Анне, или состояния самой Анны во все момен­ты ее отношений с Вронским — всюду через контроверсию перемежающихся настроений показано, где эти лица идут по пути коренных основ своего естественного существа или допускают искривления и чем вызваны эти искривления.