В какой-то мере можно говорить о полемике Чехова с Толстым в повести «Моя жизнь». Однако считать, что вся повесть целиком направлена в опровержение идей Толстого, что в дискуссии между Мисаилом Полозневым и доктором Благово вся правда оказывается на сторо­не доктора, что в итоге повести все стремления Мисаила снимаются и что Чехов полностью солидаризуется с доктором и Машей,— такие суждения нельзя при­знать справедливыми.

В литературе по Чехову вопрос об отношении его к идеям Толстого решается преимущественно ссылкой на слова самого Чехова в письме к А. С. Суворину 27 мар­та 1894 года. Ввиду важности столь очевидного свиде­тельства, идущего непосредственно от самого Чехова, приводим его слова полностью: «Толстовская мораль перестала меня трогать, в глубине души я отношусь к ней недружелюбно, и это, конечно, несправедливо. Во мне течет мужицкая кровь, и меня не удивишь мужиц­кими добродетелями. Я с детства уверовал в прогресс и не мог не уверовать, так как разница между временем, когда меня драли, и временем, когда перестали драть, была страшная. Я любил умных людей, нервность, веж­ливость, остроумие, а к тому, что люди ковыряли мо­золи и что их портянки издавали удушливый запах, я относился так же безразлично, как к тому, что барыш­ни по утрам ходят в папильотках. Но толстовская фи­лософия сильно трогала Меня, владела мною лет 6—7, и действовали на меня не основные положения, кото­рые были мне известны и раньше, а толстовская мане­ра выражаться, рассудительность и, вероятно, гипно­тизм своего рода. Теперь же во мне что-то протестует; расчетливость и справедливость говорят мне, что в электричестве и паре любви к человеку больше, чем в целомудрии и в воздержании от мяса. Война зло, и суд зло, но из этого не следует, что я должен ходить в лап­тях и спать на печи вместе с работником и проч. и проч. Но дело не в этом, не в «за и против», а в том, что так или иначе, а для меня Толстой уже уплыл, его в душе моей нет, и он вышел из меня, сказав: «се оставляю дом ваш пуст. Я свободен от постоя» 16, 132—133.

На основании этих слов полагают, что Чехов с этого времени 1894 г. мог говорить об идеях Толстого толь­ко отрицательно. В этом свете воспринимается и повесть «Моя жизнь» 1896.