Внутреннее состояние Анны все время обрисовывает­ся в каких-то двух планах. Одна сторона — это та, ко­торая свободно выбивается на поверхность душевного поля, овладевает поступками, санкционируется волей и выражается в свободных проявлениях, другая живет где-то в скрытой глубине, оттеснена от сознания и пре­бывает в каких-то темных интимно-замкнутых тайни­ках. Под натиском обстоятельств и различных перемен вырастают кризисы, задолго подготовленные и как бы предсказанные рядом предшествующих картин и сцен. Это непрерывное сплетение открывается сразу, с пер­вых же страниц, где появляется Анна. Сначала в об­ласти оттесняемой сферы находится ее зародившееся чувство к Вронскому. Радостно возбужденный поток первого увлечения в тысяче мелочей непрерывно пере­плетается с ощущением чего-то недолжного, которое заставляет Анну возникшее в ней чувство прятать от ясности своего сознания. Наоборот, после сближения положение сознательно оттесняемой сферы займет противоположная стихия, та, которая противостоит и ме­шает радости страсти мысли и чувства, связанные с сыном, с мужем, сознание ложности и унизительности своего положения и проч.— все это теперь Анна прячет от себя. И в каждом этапе Толстой никогда не забудет в верхний слой самочувствия и самообнаружения про­двинуть напоминание о противоречиях внутреннего слоя. Рисунок получает непрерывный драматизм и мно­гоголосую усложненность. При этом, как и всюду у Тол­стого, и здесь ни в какое сравнение со Стендалем не может идти постоянная связанность отдельных пережи­ваний с конкретной атмосферой обстановки, насыщен­ность рисунка мельчайшими проявлениями бытового окружения.

Специально аналитические задания Стендаля, при его узкорационалистических методах, обязывали его к многочисленным разъяснениям. Стендаль непрерывно разъясняет, многое говорит непосредственно от себя, еще больше от лица персонажей в диалогах, а больше всего во внутренних монологических размышлениях. Персонажи по каждому поводу ведут контроверсию своих сомнений, побуждений, анализируют побуждения других, подводят итоги, устанавливают позицию даль­нейшего поведения, которое потом, в свою очередь, явится или иллюстрацией к сделанным разъяснениям, или новым поводом для новых разъяснений. При этом каждое размышление сохраняет все черты ясности и отчетливости хорошо формулированных логических по­строений. Самый процесс размышлений Стендаль опять не конкретизует, не учитывает в нем тех особенностей, которые делают и это явление, взятое само по себе, элементом общего потока психики, поставленной в ка­кие-то конкретные условия данного момента и данных качеств личности. У Стендаля размышляют все и все­гда одинаково стройно, отчетливо, с сохранением всех правил литературно-закругленной речи. Пояснения ав­тора, саморазъяснения персонажей, речь персонажей в подставных комментирующих или докладывающих диа­логах всюду сливаются в одну стилистически неразли­чимую ткань.