Сложность психического состава персонажей Толсто­го в человеке «есть все возможности» и бытовая рас­пределенность их переживании и общего самочувствия создают то впечатление, которое не позволяет говорить о его персонажах как о «героях» в принятом литературно-абстрагированном и идеализованном смысле у Тол­стого не могло быть «героев». Эта особенность его пси­хологического рисунка является производной из его общего понимания психики, то есть из ее сложности, динамичности, конкретной разнохарактерности и быто­вой распределенности.

Каждый персонаж Толстого, конечно, представляет собою нечто отличное от всех других. Но это своеобра­зие у Толстого никогда не переходит в выделенность.

Индивидуальное, личное в человеке у Толстого никогда не заслоняет того, чем он похож на других, потому что впечатление индивидуальности у него вырастает не в результате вырванных и от всего остального изолирован­ных качеств, а на основе множества свойств, привычек, склонностей и мелочей, которые втягивают данное лицо в быт, делают его общей единицей. Его фигуры не выходят из общего русла обиходного порядка вещей, не возвыша­ются над ним в произвольных привилегиях декоратив­ной выделенности, но всегда своими мыслями, поступка­ми, переживаниями непрерывно связаны с общей бытовой атмосферой. Эта распределенность и разнохарактерность проявлений психического потока делает каждое лицо «обыкновенным» в том смысле, в каком «обыкновенен» при близком бытовом знакомстве всякий живой человек.

Непрерывная включенность в обиход быта, непре­рывная связанность душевных вспышек с самыми обык­новенными постоянными будничными и ходовыми на­строениями создает впечатление «обыкновенности» даже для моментов действительно исключительных. Даже ка­кие-нибудь явные редкости или странности в персона­жах, в событиях или в отдельных настроениях у Толсто­го всегда до того близко сцеплены с обиходными при­вычными сторонами жизни и с обычным будничным психическим укладом, до того тесно связаны с текущим ходом для всех общего дня и плотно вправлены в теку­щие обыденные отношения, что в общей пестроте полот­на романа все это «странное», «редкое» и «особенное» не составляет особого пятна. Так, редкие и яркие мо­менты и вещи, помещенные в свою естественную среду, между непрерывным потоком всяких иных моментов и вещей, теряются, распределяясь в общей множествен­ной перспективе.