Насколько связь Островского со славянофильством была непрочной, об этом свидетельствуют слова Т. Фи­липпова: «Ему то есть Островскому,—Л. С. как будто мешает ложный стыд и робкие привычки, воспитанные в нем натуральным направлением. Оттого нередко он затеет что-нибудь возвышенное или широкое, а память о натуральной мерке и спугнет его замысел; ему бы следовало дать волю счастливому внушению, а он как будто испугается высоты полета, и образ выходит какой-то недоделанный»

Такое замечание было сделано Т. Филипповым в статье по поводу «Не так живи, как хочется», то есть до написания «В чужом пиру похмелье» и последующих пьес. Следовательно, сожаление славянофила Филиппо­ва об испорченности пьес Островского «натуральным направлением» относилось к пьесам «Бедная невеста», «Не в свои сани не садись», «Бедность — не порок» и «Не так живи, как хочется», то есть к пьесам, в которых Островский к славянофильству был наиболее близок.

В статье «Темное царство», обозревая всю деятель­ность Островского до 1859 года, Добролюбов имел все основания отметить, что Островский дал лишь некото­рые поводы причислять его к славянофилам, каковым он, в сущности, никогда :не был. «Как человек, действи­тельно знающий и любящий русскую народность, Островский действительно подал славянофилам много пово­дов считать его «своим», а они воспользовались этим так неумеренно, что дали противной партии весьма ос­новательный повод считать его врагом европейского об­разования и писателем ретроградного направления. Но, в сущности, Островский никогда не был ни тем, ни дру­гим, по крайней мере, в своих произведениях» 5, 16.

В период сближения со славянофильством Остров­ский не утрачивал ни критического подхода к действи­тельности, ни своей особой проблематики, направлен­ной к освещению темных сторон в бытовых нравах, в обстановке материального и морального угнетения лич­ности.