Именно человечность («гуманизм») Хониата заставля­ла его со скорбью смотреть на эгоистическое и неста­бильное общественное устройство Византийской империи, на современное ему общество, пропитанное жадностью и лицемерием, трусостью и гневливостью, надменностью и иными бессчетными пороками. Что, однако ж, мог он противопоставить развращенности византийского обще­ства? Может быть, традиционный христиански-аскетиче­ский идеал, который на все лады расписывала и про­славляла агиографическая литература?

На первый взгляд кажется, что на этот вопрос мож­но ответить утвердительно. Добродетель, богословская об­разованность, смирение — этими качествами Хониат на­деляет ряд константинопольских патриархов, о которых пишет с уважением. Но в самом ли деле эти аскети­ческие свойства представляются писателю достоинствами? Известно, что «тапиносис», смирение — краеугольный ка­мень византийской аскетической этики, Хониат же заяв­ляет с удовлетворенностью: ромеи отбросили «смирение духа» и разбили норманнов. Еще заметнее скепсис и ирония в отношении агиографического идеала проступают в характеристике графа Балдуина Фландрского, избран­ного в 1204 г. константинопольским императором, избран­ного, как пишет Хониат, по интригам венецианцев, хо­тевших видеть на престоле человека мягкого нрава, не обладающего царственным разумом. После столь опре­деленной оценки Балдуина Хониат продолжает: говорят (оп словно отстраняется от собственного суждения), что Балдуин благочестив и целомудрен, ведет скромный об­раз жизни, на женщин даже глядеть не хочет, бесконеч­но твердит божественные гимны, поддерживает нуждаю­щихся и терпеливо выслушивает тех, кто ему противо­речит. Что это — действительное восхищение простова­тым аскетом, занявшим престол византийских государей, или насмешка? Конечно, насмешка. «А самое главное,— заканчивает Хониат иронический панегирик,— он прика­зывал дважды в неделю по вечерам объявлять, чтобы никто в его дворце не смел спать ни с какими женщи­нами, помимо законных жен». Здесь все пропитано иронией: не только точность и детализация целомудрия, но прежде всего отнесение благочестия и целомудрия к латинскому феодалу, отстаивавшему будто бы (вспомним оговорку Хониата: «говорят») аскетические моральные принципы посреди насилий латинян, описанных самим Никитой. Хониат ценит иные — светские — достоинства: знание, опыт, мужество, энергию. И еще одно качество, которое заботит Хониата,— верность, сохранение род­ственных связей, дружеских отношений, соблюдение обя­зательств, данных господину. О родстве, этом «священ­ном даре природы», Никита вспоминает неоднократно, и показательно, что почти всякий раз ое говорит о лю­дях, нападающих на своих, забыв о «законе родства»; о тиране, не считающемся с родством; о детях сельд­жукского правителя, пренебрегающих узами родства: о вражде между сыновьями Стефана Немани из-за власти; братоубийство, замечает историк по этому поводу, родив­шись в Константинополе, распространилось затем сре­ди персов, тавроскифов, далматов, паннонцев и других народов.